Время, описываемое в данном повествовании, было, по мнению многих историков, тихим, бессобытийным и для изучения просто не интересным. Хотя бы потому, что материалов для написания диссертации про этот исторический период осталось совсем немного. И были историки в этом вопросе совершенно правы. Впрочем, в своей научной правоте и пожизненной непогрешимости они, как истинные учёные-гуманитарии, никогда и не сомневались.
…Уже взрезали свинцово-серые волны облупленные форштевни имперских линкоров, влекомых в океанские просторы волей седых (или чернобородых, кому как приятнее) капитанов; уже разбивались огромные дождевые капли об листовую обшивку тяжёлых авианесущих аэростатов, плывущих то по небу закатному, то по небу на восходе; уже затевали первые бои на городских площадях бесшабашные бойцы абордажных отрядов, и звон фамильных таллийских шпаг и шпаг фамильных верненских звучал безумным, апокалиптическим, яростно весёлым гимном гаснущей и вновь возрождающейся жизни, смешиваясь с непрестанным рокотом одиночных, спаренных или счетверенных зенитных пулемётов. Все эти события были стихийны, необоснованны, невзаимосвязаны и неконтролируемы – тогда ещё никто не знал, что из этого безумного грохочущего и сверкающего века однажды взойдёт на вечернем горизонте яркая звезда подпоручика Райда Лайкэри. Вот так-то, судари мои, перелётные птицы…
Второй штурмнавигатор «Принцессы» предпочитал, чтобы его звали Волчонком. Настоящее его имя на корабле уже и не помнили, – благо ввиду специфики своей работы штурмнавигаторы по судовой роли не проходили, как, впрочем, не проходили вообще ни по каким документам. «Элита элит», – говорили они о себе, но, конечно же, никто с ними не соглашался.
Волчонок лежал на своей койке, по старой привычке не сняв кителя и высоких абордажных ботинок из плотной чёрной ткани. Глаза Волчонка были закрыты, а пальцы бессмысленно выщёлкивали из пистолетного магазина тусклые цилиндрики патронов и тут же вставляли их обратно. Таким немудрёным способом Волчонок тренировал умение отрешаться – позволять своему телу выполнять все давным-давно отработанные поколениями предшественников действия, подобно хорошо отрегулированному автомату. Впрочем, в реальном бою Волчонка всегда захватывал сумасшедший азарт, и все эти поколения ужасались, должно быть, столь нерациональному применению немаленькой мускульной силы Волчонка. Одним словом, штурмнавигатора в полной мере из Волчонка не вышло. Но бойцом он всё равно был отменным. И даже понимал кое-что в судовождении. Хотя и старался особо об этом не распространяться. Ибо суда, равно, как и корабли, водить не любил и не хотел.
Волчонок привычно не отреагировал на входящего в кубрик соседа – штурмнавигатора Эрла Ворспауна. Как не отреагировал и на обычное предложение снять-таки обувь. Впрочем, Эрл и не рассчитывал на какую-то реакцию. Просто обычный ежедневный диалог… Хотя трудно диалогом назвать беседу из одной короткой фразы. Впрочем, очень может быть, что штурмнавигаторы при взгляде друг на друга обменялись какой-то информацией, которую обычный смертный не только высказать, но и осознать не в состоянии. Эрл стянул с себя мокрую робу повседневного ношения, отстегнул от широкого ремня два пистолета (кобуры крепились не по уставу – по бокам, а горизонтально за спиной, ствол над стволом) и бросил на стол, заваленный книгами и бутылками с и из-под минеральной воды, на которую Эрл и Волчонок демонстративно переводили большую часть своего денежного довольствия. Не маленького даже по меркам Имперского флота. «Здоровье дороже», – говорил Волчонок. «Один чёрт, не больше недели в год на суше бываем, куда их девать», – подтверждал Эрл. «Штурмнавигатор выше меркантильности», – объяснял весь этот бред Большой Кодекс.