Поле Куликово

Давно ли Мамая жгла зависть к царевичам, садившимся на ордынский трон? А теперь его жжет трон, на котором принимает знаки рабской покорности вассалов и приближенных. В угодливом шепоте окружающих слышится ему свист ядовитых змей, в приветственных кликах — хохот шакалов, ожидающих смерти запутавшегося в сетках тигра; он не хлебнул кумыса, не проглотил куска без того, чтобы не ощутить горечи яда. Охраняемый верными нукерами, он не раз засыпал и просыпался с ощущением холодной стали кинжала на горле. Да, он следует примеру Повелителя сильных, окружив себя тысячей воинов сменной гвардии, которых лелеял еще темником, берег от забот и горя, одаривал и награждал. Это сильнейшие из сильных, храбрейшие из храбрых. Но и они, чьими руками он держит за горло всю Орду, не могут защитить своего повелителя от вероломства высокородных ханов и мурз, знающих науку азиатского коварства — от древних кинов до персов и индусов, от половцев до турок и арабов. И ведь бывало, что в пище, приготовленной для Мамая, обнаруживался яд; шатры, тайно оставленные им ночью, оказывались пробиты ядовитыми стрелами; даже на шпильке одной из гаремных жен, к которой он собирался войти, нашли однажды подозрительную зеленую мазь, и когда этой шпилькой укололи рабыню, она тут же умерла в судорогах. Люди Мамая вынюхивают врагов, сносят им головы, но змеи не выводятся. Великая военная слава, имя первого полководца в ордынской истории — вот что заставит его врагов, от последнего раба до кичливых царевичей, признать в нем единственного повелителя, сделает священным имя его, и дух, и тело. Может, даже и хорошо, что Русь надо покорять заново — враг знакомый. С этой площадки ордынский конь сделает новый прыжок, сотни новых народов станут прахом на его копытах, и, как Чингиз когда-то, поднимется Мамай вровень с богом, недосягаемый для друзей и недругов. Вот тогда он будет спокойно и есть, и спать, а нынешние враги, вроде Тохтамыша, сами приползут к его дворцу. Только надо спешить. Конница Тимура уже топчет Иран и Кавказ, воины его, похоже, точат пики против могучего турецкого султана. Надо успеть отхватить себе лучшую половину вселенной.

Копыта белого коня выбивали в пыли упоительный такт древней монгольской песни:

Все мое, все мое — я не ведаю страха!

Я весь мир к седлу моему прикручу!..

Может, следовало начать этот поход шесть лет назад, когда уж военная сила Орды была в руках Мамая, а повод подали нижегородцы, взбунтовавшись и перебив ханских послов и полторы тысячи воинов. Ярость хана была безмерна, но ведь слава тогда досталась бы великому хану, а не его первому темнику Мамаю. Хан был никчемный, его убрали, пришлось скручивать головы и его ставленникам. Степные духи, распаленные черной кровью Мамаевых недругов, наслали на Орду страшную моровую язву. Возможно, сам аллах испытывал Мамая на крепость? Крыло беды коснулось и его личного тумена, хотя он приказал не подпускать к его расположению ни одну душу на два полета стрелы. По приказу Мамая в столице дотла сжигались жилища, где обнаружилась болезнь, а спасающихся из огня побивали стрелами, трупы длинными крючками стаскивались в большие костры. Крючников не подпускали к другим людям, потом их тоже побили и сожгли. В самый разгар мора Мамай со своей гвардией ушел ночью из Сарая, приказал обложить его и никого не пропускать в обе стороны. В столице начался голод, назревал бунт, отдельные мурзы восстали, полудикие степные орды, прослышав о бедствии, придвинулись, грозя разграбить город и вместе с его богатствами разнести заразу по всей степи. Мамай послал против врагов верные отряды, распустив слух, будто воины его окунают наконечники стрел в язвы умерших от черной болезни. Враги в ужасе разбежались, все затихло. Власть Мамая выросла.

Лишь через три года, когда подзабылась напасть, он послал сильный карательный отряд во главе с царевичем Араб-шахом против Нижнего Новгорода. Араб-шах разорил княжество, разбил русское войско на реке Пьяне, но не воспользовался удобным моментом, не пошел дальше нижегородских и рязанских земель. Типичный короткоумый «принц крови». Мамай приказал убить его по возвращении в Орду. Потом был Бегич… Жаль Бегича. Но кто-то должен расплачиваться за долголетние поблажки врагам. За Бегича Мамай тогда жестоко разорил Рязань, вынудил ее великого князя стать своим союзником. С Димитрием же счеты особые: злое растение рвут с корнем.

Дракон войны выполз из своего гнезда, расправляет по степи громадные крылья. Надо хорошо проверить, не подточены ли эти крылья ордынскими крысами, которых во множестве расплодили прежние правители? Затем и скачет Мамай от тумена к тумену, добрался почти до самого края своей огромной Орды.