Помпей нахмурился и поглядел ей в глаза:
– Да. Твой отец проскользнул мимо моего флота.
– Ты победишь.
Юлия вдруг крепко поцеловала мужа в губы. Помпей порозовел от удовольствия.
– Конечно, – улыбнулся он.
Воистину – невозможно понять женское сердце, но, во всяком случае, супруга приняла свое новое положение без жалоб и споров. Как раз такая мать нужна его сыну.
– А Брут? Ты возьмешь его?
– Когда я буду в нем уверен, отправлю его сеять панику в рядах противника. Ты оказалась права насчет экстраординариев. Любой человек добьется большего, если предоставить ему свободу действий. Я дал ему еще две когорты.
Юлия поставила сына на землю и слегка подтолкнула. Затем шагнула вплотную к мужу и заключила в страстные объятия. Рука ее спустилась к низу его живота, и Помпей вздрогнул и рассмеялся.
– О боги, у меня нет ни минуты, – пожаловался он, поднося ее руку к губам. – В Греции ты просто расцвела, женушка. Это все здешний воздух.
– Это все ты, – возразила Юлия.
Теперь, несмотря на неприятности, Помпей выглядел довольным.
– Прикажи рабам собрать вещи, которые могут понадобиться.
Ее улыбка увяла.
– А разве здесь я в опасности? Мне не хотелось бы сейчас куда-то ехать.
Помпей недоуменно поморгал; он начал раздражаться:
– О чем ты?
Юлия опять заставила себя прижаться к мужу и взяла его за руку:
– Ты снова будешь отцом, Помпей. Я не могу рисковать ребенком.
По мере того как смысл ее слов доходил до Помпея, лицо его менялось.
– Ничего не видно, – сказал он, разглядывая фигуру жены.
– Пока нет, но когда ты вернешься – ведь это может быть не скоро, – тогда увидишь.
Помпей кивнул – он принял решение:
– Хорошо. Сражения будут далеко отсюда. Мне хотелось бы только уговорить сенат остаться здесь. Они непременно желают быть там, где легионы.
Юлия увидела, что радость мужа от приятного известия потускнела: Помпей вспомнил о необходимости согласовывать любой приказ с сенатом.
– Тебе нужна их поддержка, по крайней мере сейчас, – напомнила она.
Диктатор гневно поднял глаза:
– Она мне дорого обходится, Юлия, можешь поверить. Твоего отца вновь избрали консулом, и я вынужден опираться на этих глупцов. Беда в том, что сенаторы понимают: без них мне не обойтись. Во всяком случае, – вздохнул он, – здесь останутся их семьи. Я дам вам еще одну центурию. Обещай мне в случае опасности немедленно уехать. Я слишком тобой дорожу и не могу рисковать.
Юлия опять поцеловала его:
– Обещаю.
Помпей нежно взъерошил волосы сына.
Вернувшись в дом, он продолжил отдавать приказы охранникам и подчиненным – голос диктатора вновь зазвучал сурово и резко. Через некоторое время Помпей ушел, и дом погрузился в обычную мирную дрему.
– А у тебя будет малыш? – спросил сын своим нежным голоском и потянулся к матери, просясь на руки.
Юлия улыбнулась, представив, что скажет Брут, когда узнает.
– Да, милый.
Глаза ее были холодны. Юлии пришлось сделать выбор. Тайна Брута оказалась тяжелой ношей – ведь он собирается предать ее мужа. Сознание собственного предательства тоже заставляло Юлию страдать, но в сердце, которое она разделила между отцом и возлюбленным, не осталось места Помпею.
– Времени у нас совсем мало, – сказал Светоний.
Цицерон, стоявший рядом с ним на балконе зала заседаний, проследил за его взглядом и поджал губы.
– Если ты не желаешь, чтобы я притащил сюда за шиворот этот цвет Рима, тебе остается только ждать, – ответил он.
За последний час спокойная уверенность Светония перешла в злобное негодование. Дело нисколько не сдвинулось. Вот опять в зал вошли несколько рабов. Невероятно – сколько корзин и тюков нужно сенаторам для переезда. Можно представить, каково сейчас Помпею.
А внизу шел очередной спор.
– Пожалуй, мне стоит спуститься, – неохотно предложил Светоний.
Цицерон задумался. Ему хотелось отдохнуть от собеседника. Он недолюбливал Светония. Похоже, зрелость не принесла ему мудрости, думал Цицерон, глядя на сенатора. Но Светоний связан с военными делами Помпея – придется с ним нянчиться, если сенат хочет иметь хоть какое-то влияние на ход военных действий. Видят боги, не нужно пренебрегать ничем, что можно использовать.
– Им сейчас не до приказов, Светоний. Они и Помпея не стали бы слушать. Лучше подожди.
Сенаторы снова смотрели с балкона в надежде увидеть признаки прекращения этого хаоса. Сотни рабов таскали документы, свитки пергаментов, и не было их веренице ни конца ни края. Не в силах скрыть раздражение, Светоний сжимал руками перила.
– Может быть, ты, господин, сумеешь втолковать им, что наши дела не терпят промедления? – наконец вымолвил он.
Цицерон расхохотался:
– Не терпят промедления? Помпей вполне ясно дал понять, что мы для него просто багаж, – так какое ему дело, если у багажа много багажа?
Будучи в полном расстройстве, Светоний утратил свою обычную осторожность и не выбирал слова:
– А не лучше ли оставить их? Какой от них прок на поле боя?
Цицерон холодно молчал, и Светоний стал озираться: не сболтнул ли он лишнего? Оратор заговорил, резко и со значением: