Поле под репу (СИ)

— Что? — от неожиданности девушка едва не рухнула в воду, к счастью, Ливэн вновь оказался сильным, удержал обоих от незапланированного купания.

— Я не хотел на тебя кричать — страшно мне стало. И… я не понял, что ты не отсюда, даже не из резерваций. Идиот, — он вытащил из кармана относительно белый платок и протянул его «напарнице». — Не бойся, он чистый — я им флейту протираю.

Дуня с благодарностью приняла салфетку.

— Понимаешь, мне будет сложно доказать, что я не мошенник. Я не умею летать.

— А зачем тебе вообще что-то доказывать? — странница шмыгнула носом и несмело улыбнулась.

— В любом другом случае — незачем. В этом… — юноша поджал губы, размышляя о чём-то своём. — В этом — жизненная необходимость. Я не хочу умирать. Тем более так.

— Если твоя родня здесь правит, разве…

— Они не правят, — перебил Ливэн. — Могли бы. Им есть, что предложить. Им точно есть, что сделать. Им подчинятся без разговоров — ты видела. Они власть. Признанная, желанная. Та, которую нет нужды призывать, но к которой можно обратиться. Мою, как ты выразилась, родню легко встретить… но к ней никто не пойдёт, чтобы спросить — не мошенник ли это и как его наказать. Собственно, к чему кого-то спрашивать — им не понять, что я просто-напросто уродец. Родня узнает. Да. Быстро, но поздно. Ничего хорошего из этого не выйдет. А ещё я буду мёртв. И ты будешь мертва — вообще ни за что.

Кажется, его глаза блестели от слёз.

— Это потому, что ты полукровка?

— Ты о чём?

— Ты не умеешь летать, потому что твоя мать человек?

— Нет, что ты. Будь оно так, мама ни за что бы не позволила отцу поцеловать себя. Хотя нет, — он повеселел. — Не могу себе такого представить! Ну уж замуж за него она не пошла бы — убежала бы, чтобы вырастить из меня человека. — Ливэн снова погрустнел. — Мне не повезло. Бывает. Лекари утверждают, что это излечимо. В перспективе. Я им не очень верю — четыре года без изменений разубедят кого угодно.

— Мне… — Дуня не знала, что сказать. — Мне жаль.

— Да ладно, — отмахнулся юноша. — Не о чем тут жалеть. Во-первых, ты не виновата. Во-вторых, я ещё не успел оценить то, что потерял — не дорос до неба. А, в-третьих, как говорит отец, надо радоваться тому, что есть. Я, по крайней мере, умею то, что мама — и это уже немало. А ведь мог, например, не ходить.

— И то верно, — согласилась девушка. — Ой.

Ливэн проследил напряжённый взгляд.

— Ой-ой-ой, — его оценка была точнее.

Как и ко всякой более-менее уважаемой площади, к пятачку с фонтаном — или от него, это уж как посмотреть — вело несколько улиц. А именно — четыре. Их запрудила пёстро окрашенная толпа. Правда, в трёх направлениях явно наблюдался цветовой лидер. На тех улочках, которые на самом деле объединялись в петлю-ерик от одного из центральных проспектов города, преобладал чёрный справа и тёмно-синий слева. Догадаться, кто это, труда не составило. Как и о том, кого эта компания искала. К счастью, ни полисмены, ни вельфы беглецов не видели. Пока.

— Вот это скорость. Нет бы форы дать…

— Мы сами виноваты, — напомнила странница. — Нам стоило спрятаться.

— Спрятаться, говоришь? — юноша потёр подбородок рукой, той самой, к которой прилепилась Дунина. Пальцы мягко скользнули по пушку намечающейся бородки и укололись о щетину. Забавно, Дуня не знала, что так бывает. — А почему бы и нет? — Ливэн повернулся к третьей, однотонной улице. Там блистал на солнце белый. — Главный дознаватель округа Саженцев всё равно хотел отправить нас под венец.

— Но мы же… — девушка попыталась объяснить, что в своей одежде они будут выглядеть, как известно какой сюрприз на новогоднем празднике, но парень уже вскочил, и через несколько шагов пара врезалась в сияющее шествие.

— О! Молодожёны! — толпа встретила их радостными криками. — К свадебной ворожее их!

«Эть», — подумала странница и почесала лоб. Заодно сама себе поставила синяк рукой флейтиста.

Их подхватили, закружили и радостно понесли по многолюдным улицам, словно ручеёк кораблик-щепку в весёлую весеннюю капель, разве что с одним отличием: смеющиеся, танцующие и распевающие частушки существа вели Ливэна и Дуню вверх, когда детскому судёнышку одна дорога — вниз. По сторонам мелькали увешанные флажками, фонариками и лентами каменные строения, сначала высокие, затем — двух- и одноэтажные, а после и вовсе сменившиеся тонкими деревцами, саженцами, как тот, под которым странница грызла горчичные сухари. Потом саженцы окрепли, стали толще и выше. Будущие дома? Что-то вроде подлеска того удивительного гиганта, центра города?

— Молодожёны! Молодожёны! К Древу! К Древу! — скандировала толпа. — К ворожее! К ворожее!

Трубили трубы, свистели свистелки, барабанили барабаны. В какой-то момент несчастный Ливэн, для слуха которого эта какофония наверняка была невыносимой, устал морщиться и деланно улыбаться, смирился, расслабился — и вдруг заулыбался по-настоящему. Запел вместе со всеми. А затем все пели вместе с ним. Его голос — голос не мальчишки и не подростка — пленял.