Поле сражения

– Всё у них есть, – резко перебил Черепахин. – Они ни в чём не нуждаются.

– Оставь, Андрей. Сам знаешь, что это не так.

– Я устал, господа, – сказал Черевиченко. – Вы не находите, что мне в таком положении трудно беседовать с вами?

– Грабышев! Дай комиссару табуретку и шагай отсюда. Будь за дверью.

Черевиченко сел на подставленный табурет, поднял руки и потряс ими, чтобы передвинуть башмаки кандалов. На запястьях Машарин увидел кровоточащие раны.

– Как известно, вы направлялись сюда с целью организовать партизанский отряд. Вот и я хотел узнать, уехали ли ваши товарищи с такой же задачей в районы Усть-Кута, Киренска, на Бодайбинские прииски. Я собираюсь туда везти хлеб и другие товары, а ваши разбой… ваши партизаны могут все это отобрать. Или их там нет?

Черевиченко усмехнулся, кривя разбитые, запёкшиеся губы, чернея провалами на месте когда-то ровных зубов.

– Ваш вопрос не состоятелен, господин коммерсант. Что бы я ни ответил, вы не поверите. Одно скажу совершенно искренне: партизанские отряды будут везде, где только есть трудящиеся. Вот так запросто они свою власть не отдадут. Всегда найдутся люди, которые поднимут народ на борьбу. И даю вам слово, через полгода Сибирь снова будет советской. Так что вам спекулировать везде будет опасно. Сидите лучше дома.

(«Не торопите события. Вы нужны здесь, а не где-либо».)

– Зря вы так. Я с вами разговариваю доверительно. Вы же сами понимаете, что сидеть без дела мне не выгодно. Люди хотят есть, одеваться, обуваться. Коммерция дело благородное, она вне политики.

– Не понимаю, чего вы от меня хотите. Я ничем вам помочь не могу. Пустой разговор.

– Можете. В том-то и дело, что можете. Вот господин поручик говорил, что среди трофеев, захваченных в обозе, есть весьма ценный для меня документ.

– Ничего ценного там нет. Всё сожжено.

– Нет, есть. Это чистый бланк со штампом и печатью вашей чека. Вот я и прошу написать на нём задним числом удостоверение, что мне разрешена свободная торговля в пределах губернии и что все советские власти должны содействовать мне. Тогда ваши партизаны не прихлопнут меня при случае. А навредить с такой бумагой я им не смогу.

– Ну-ну, – вмешался Черепахин, – о бумажке мы ни договаривались. Этот бланк кое-чего стоит!

– Без подлинных подписей комиссаров он ничего не стоит. В конце концов мы с тобой что – не сочтёмся? Что вы скажете, Иван Семёнович?

– Семён Иванович, – поправил Черепахин.

Черевиченко подумал и кивнул.

– Добре. Но за это господин поручик прикажет лечить моих раненых товарищей и перевести их до суда в сухое помещение. Давать нам пищу три раза в день и табак. Разрешить передачи и свидания. А главное – освободить безвинных людей.

– Последнее неприемлемо, – сказал Черепахин. – Если суд найдёт их преступниками, расстреляем.

– Тогда ускорить суд.

– Ладно, – кивнул Черепахин.

– Насколько мне известно, вас вместе с остальными центросибирцами решено отправить в Иркутск. Я обеспечу вас на дорогу продуктами, деньгами… А может, и сам поеду. Так что медицинскую помощь вам будут оказывать и в дороге.

– Сказки. Можно подумать, что в уезде столько докторов, что даже с нами одного пошлют… Впрочем, вы здесь ни при чём. Это дело не коммерческое. Другие пусть пекутся. Вот господин поручик и иже с ним.

(«У вас нет людей, чтобы предпринять попытку освободить нас по дороге. А если и есть, то вы в этом принимать участия не должны».)

– Значит, документ вы подпишете? Бланк у тебя, Андрей?

– В управе, в сейфе, – недовольно сказал Черепахин, – Потом сделаем, торопиться некуда. Грабышев! Уведи. Да сними железяки с рук. Никуда не денется.

Грабышев повёл Черевиченку, но тот у дверей остановился и сказал:

– Не вздумайте только обманывать меня, господин хороший. Уговор по всем пунктам в силе. Прощайте…

«Значит, уговор в силе: сиди и жди, – думал Машарин. – А чего ждать? Кто-то уже работает, а ты жди. Нет, надо действовать. Через Аню надо узнать людей…»

– Ну, ты и делец! – сказал Черепахин. – Ты что ж, думаешь, что Советы могут вернуться? И ты с этой бумажкой как с индульгенцией? Я этот бланк хотел поберечь. Думал, если объявятся где бандиты, агента к ним подослать.

– И они расстреляли бы твоего агента тут же. Будь уверен, подпись Черевиченко всем красным известна.

– Сколько ты мне заплатишь за бланк? – игриво спросил Черепахин.

– А ты сколько хочешь?

– Сколько я хочу, столько ты не дашь.

– Дам. Но только потом за сведения о партизанах я потребую с тебя втрое больше. Ты что же думаешь, что я действительно из-за паршивой баржи зерна стал бы перед этим комиссаром Ваньку валять? С таким документом мы с тобой будем своими у красных. Теперь ясно?

– Ладно. Чёрт с тобой, Саша, – засмеялся Черепахин.

В управе они вдвоём сочинили и отстукали на машинке солидную и строгую «липу». Печать стояла ясно, как на царском манифесте.

– Тебе теперь с ним только к нашим в руки попасть, – пошутил Черепахин, – без исповеди повесят, как самого отъявленного чекиста.

– А для своих мы другой сочиним, – сказал Машарин и принялся одним пальцем выстукивать такой же аккуратный документ: