Полёт

– Видите ли что, – сказал Сергей Сергеевич, удобнее устраиваясь в кресле и точно готовясь произнести речь, – я имею несчастье – или счастье – быть сравнительно обеспеченным человеком, и это отражается самым пагубным образом на характере визитов, которые мне делают разные люди и цели которых, в общем, отличаются, я бы сказал, некоторой монотонностью. Я бы сказал, что девяносто девять процентов этих визитов имеют одно и совершенно недвусмысленное значение. В тех же случаях, когда визит делает женщина, то девяносто девять процентов можно заменить цифрой сто, нисколько не рискуя ошибиться. Другими словами, я хочу поблагодарить вас за очаровательное внимание, с которым вы выслушали все, что я говорил, и прибавить, что по поводу вашего посещения у меня не было с самого начала никаких иллюзий.

– Вы всегда так разговариваете?

– Нет.

– Вы знаете, что ваша жена уехала, но не знаете с кем.

– Видите ли что, – сказал Сергей Сергеевич. Он сделал вид, что задумался, посмотрел сначала на потолок, потом в лицо Людмилы и медленно сказал: – Я отрицательно отношусь к известной категории шантажистов, точнее говоря, к тем из них, которые пользуются именем моей жены. Попытки таких людей обречены на неуспех.

– Мне нет никакого дела до шантажистов, – нетерпеливо сказала Людмила. – Я знаю, что ваша жена – любовница моего мужа, что он уехал с ней…

– Извините, я прерву вас, – сказал Сергей Сергеевич. – Я полагаю, что иногда следует избегать слишком точных выражений.

– Я не привыкла к таким комедиям. Если для вас интересы вашей жены играют какую-нибудь роль, вы обязаны проявить по отношению к ней…

– Видите ли, – продолжал, не сдерживая улыбки, Сергей Сергеевич, – возможно, конечно, что это результат заблуждения, но я считаю, что хорошо знаю свои обязанности.

– Выслушаете вы меня или нет? – закричала Людмила.

– Нет, я не вижу в этом никакой необходимости.

– В таком случае, – резко сказала Людмила, поднимаясь, – вы еще услышите обо мне.

– Как, еще услышу? – сказал Сергей Сергеевич. – Мне казалось, что я слышал о вас совершенно достаточно.

Потом он прибавил задумчивым голосом:

– Кстати, я думал, что вы работаете менее кустарно.

Людмила, поднявшаяся было с кресла, вдруг сразу упала в него, выронив сумку, закрыла лицо руками и заплакала. Плечи ее тряслись от рыданий.

– По-французски это называется les grands moyens (перебор), – сказал Сергей Сергеевич. – Но быстрота перемены тактики заслуживает похвалы.

– Вы чудовище, – фыркающим от слез голосом сказала Людмила. – Вам безразлично, что мне завтра, может быть, нечего есть.

– Мне очень нравится это «может быть».

– Вы мне не верите?

– Слушайте, Людмила Николаевна, – терпеливо сказал Сергей Сергеевич, – мне бы не хотелось, чтобы вы упорствовали в ваших заблуждениях на мой счет. Я знаю о вас все и прекрасно знаю, на какие деньги вы существуете. Поймите это.

– Вы знаете все? – медленно сказала Людмила, подняв на него глаза. – И вам не жаль меня?

Это было сказано так искренне, голосом, столь далеким от какой бы то ни было искусственности или комедии, что Сергей Сергеевич пришел в восторг.

– Это прекрасно, – сказал он. – Зa c’est rйussi, mes hommages, madame (Вам это удалось, мои поздравления, мадам (фр.)).

Лицо Людмилы осталось неподвижным, только в глазах промелькнула беглая и почти откровенная улыбка. Сергей Сергеевич в это время быстро написал чек. Людмила, не посмотрев на сумму, положила его в сумку, сказала прерывающимся голосом: – Простите меня, Сергей Сергеевич. Прощайте, – Сергей Сергеевич низко поклонился, – и ушла.

Когда Слетов вошел в кабинет, Сергей Сергеевич сказал ему:

– Ты был прав; Федя, это была женщина с упорной волей.

– Молодая, старая, красивая, некрасивая?

– Средних лет, Федя, не очень красивая, но, во всяком случае, интересная и с резко выраженной индивидуальностью.

– Какой именно?

– Б… – сказал Сергей Сергеевич со своей радостной улыбкой. – Кстати, расскажи мне о Лили, ведь я о ней ничего не знаю. Блондинка?

– Блондинка – такого нежного оттенка, который…

– Да, знаю. Голубые?

– Синие, Сережа.

– Рот чуть-чуть велик, ты говоришь?

– Пожалуй.

– Что-то детское, несмотря на?

– Да, это даже удивительно.

– Говорит «my little boy»' (2«мой маленький мальчик» (анг.))?

– Говорила, Сережа.

– Да, в общем, тип такой же, что всегда.

– Меня удивляет, Сережа, – сказал Слетов, – как ты, с твоим несомненным умом, считаешь, что может существовать определенный тип женщины, и вот их тысячи, и все они одинаковы, вплоть до выражений, размеров рта и цвета глаз. Пойми, что это не так, в каждой из них есть нечто неповторимое.

– Я бы сказал – непоправимое.

– Хорошо, непоправимое. Но когда ты дойдешь до этого и поймешь в ней вот эту одну, неповторимую черту, когда она перед тобой, понимаешь, беззащитна, как ребенок, ты понимаешь, – иногда заплакать можно.

– Это я понимаю, – сказал Сергей Сергеевич, – да ведь слез этак не хватит. Но расскажи же мне, где, что, почему? Впрочем, почему, это известно.