Полет аистов

Пятнадцать лет Милан Джурич терпеливо и ревностно лечил цыган, разъезжая по странам Восточной Европы на своем «Трабанте». Несколько раз попадал в тюрьму. Он не боялся никаких обвинений и всегда выходил победителем. Цыганский доктор, он лечил своих сородичей – тех, от кого отмахивались другие врачи, если только речь не шла о стерилизации цыганок или о составлении антропометрических карт.

Потом, в один дождливый день, я позвонил в его дверь. Во многих отношениях я принес ему несчастье. Прежде всего, я заставил его вернуться к делу Райко. Потом, своим внешним сходством с Сенисье я напомнил ему о забытых страданиях. Теперь он уже не мог точно сказать, как у него возникло ощущение дежа-вю. Между тем несколько недель у него перед глазами постоянно всплывало мое лицо. Мало-помалу он вспомнил. Он соотнес имена и обстоятельства с моими чертами. Он понял то, чего я сам тогда еще не знал: что я связан с Пьером Сенисье узами крови.

Когда я позвонил ему, вернувшись из Африки, он попытался меня расспросить. Я ему не ответил. Его уверенность еще больше окрепла. Он также догадался, что я уже подбираюсь к цели – к схватке с дьявольским созданием. Он сел в самолет и прилетел в Париж. Там он нашел меня, когда я возвращался домой из замка Бреслеров, утром второго октября. Он проследил за мной до индийского посольства, сумел разузнать, куда я направляюсь, потом тоже попросил поставить индийскую визу в его французский паспорт.

Утром 5 октября доктор Джурич снова шел по моему следу до самого центра «Единого мира». Он узнал Пьера Дуано-Сенисье. Затем Джурич, идя за мной по пятам, довел меня до самого Мраморного дворца. Он знал, что пришло время решающего боя. Для меня. И для него. И для того, третьего. Однако вечером ему не удалось своевременно пробраться в мраморное логово. Когда он проник во дворец, он уже потерял мой след. Он прошел вдоль колонн и клеток с воронами, затем поднялся по ступеням патио, обыскал все комнаты и, наконец, наткнулся на Мэри-Энн Сенисье, запертую и израненную. Супруг пытал ее, желая узнать, чем она так взволнована. Джурич ее освободил. Женщина ничего не смогла ему сказать: вся нижняя часть ее лица была изрезана и покрыта кровавыми отметинами, – но помчалась к бункеру. Она знала, что я в ловушке. Когда она уже оказалась в лаборатории, Джурич еще только спускался по мраморным ступеням. Дальнейшие события навсегда отпечатались в моей душе: нападение Сенисье, сверкающее лезвие, рассекающее шею матери, пистолет, нацеленный на чудовище и давший осечку. Когда возникший на лестнице Джурич выпустил очередь из «Узи», я решил, что это галлюцинация. Тем не менее, прежде чем провалиться во тьму, я осознал, что мой ангел-хранитель вырвал меня из когтей отца. И хотя ангел этот был невелик ростом, совершенный им акт возмездия начертал эпитафию на кафеле операционной и положил конец всей этой истории.

Было шесть часов утра. В свою очередь я рассказал о себе. Когда я договорил, Джурич не произнес ни слова. Он поднялся и объяснил мне, что мы должны сделать в ближайшие часы. Всю ночь он занимался тем, что готовил лабораторию к уничтожению. Он дал выжившим малышам обезболивающие лекарства, затем вколол сильные дозы антибиотиков. Он помог детям выбраться из дворца, надеясь на то, что маленькие уродцы не пропадут в столице проклятых. Затем он наткнулся на Фредерика, моего брата, который вскоре скончался у него на руках, призывая свою мать. Потом он вернулся в бункер и сложил трупы в главном зале, чтобы потом их сжечь. Он ждал меня, чтобы развести костер и следить за пламенем. «А Сенисье?» – спросил я его, немного помолчав.

Джурич ответил ровным голосом:

– Мы либо сожжем их тела вместе с остальными, либо перенесем их в Кали Гат, на берег реки. Там есть люди, кремирующие трупы в соответствии с индийскими традициями.

– Почему только их? А детей?

– Их слишком много, Луи.

– Пьера Сенисье сожжем здесь. А мать и брата отнесем в Кали Гат.

Дальше были только жар и пламя. Бункер превратился в огромную печь, кафель трескался от высокой температуры, чудовищный очаг пожирал человеческие тела, и нас мутило от запаха обугленного мяса. Своими бесчувственными обожженными руками я мог спокойно подправлять костер. Когда из огня вываливались человеческие конечности, я просто совал их обратно, в самое пекло, и в голове у меня было совершенно пусто. Густой дым через отдушины выходил прямо во внутренний двор. Мы знали, что очень скоро тяжелый запах привлечет внимание слуг и взбудоражит жителей квартала. Подспудно я думал то о пожаре в клинике, откуда сумел сбежать маленький Милан, несмотря на больные ноги, то о горящем Банги и о матери, принесшей в жертву мои руки ради того, чтобы спасти меня. Мы с Джуричем стали детьми огня. И в огне мы сейчас сжигали последнюю нить, связывающую нас с кошмарами нашего детства.