Полет аистов

Пьер стал во всех отношениях благословением для отца. Казалось, что этот необыкновенный малыш собрал в себе все способности, все таланты вырождающегося семейства. Старик отец полностью посвятил себя воспитанию сына. Он сам учил его читать и писать. Жадно следил за тем, как развивается ум ребенка. Когда Пьер достиг порога зрелости, Поль Сенисье стал надеяться, что сын изберет такой же путь, как и отец, и станет магистратом. Но Пьер хотел заниматься медициной. Отец подчинился его желанию. Он чувствовал, что личностью ребенка движет истинное призвание. И не ошибся. К двадцати трем годам Сенисье-сын уже был первоклассным хирургом, специализировавшимся на кардиологии.

Тогда-то я и познакомилась с Пьером. Он был постоянным предметом разговоров в нашем замкнутом мирке — в среде праздных и разборчивых отпрысков богатых и высокопоставленных семей. Пьер был большой, гордый, суровый. Казалось, даже его тело хранит какую-то неизреченную тайну. Я помню, как мы устраивали танцевальные вечера. Чопорные собрания, где мы собирались узким кругом, словно пугливые дикие звери, обессиленные этой изоляцией от всего мира. Девочки надевали платья своих матерей, мальчики облачались в старые жесткие смокинги. Во время этих вечеринок мы, девочки, ждали только одного человека — Пьера Сенисье. Он уже принадлежал к миру взрослых, ответственных людей. Едва он появлялся, все вокруг него менялось. Люстры, платья, напитки — все кружилось и сверкало только для него.

Нелли замолчала и опять наполнила стакан.

— Я сама познакомила Пьера Сенисье с Мэри-Энн де Монталье. Мэри-Энн была моей близкой подругой. Эта худенькая блондинка вечно ходила с всклокоченными волосами, словно только что оторвала голову от подушки. Больше всего в ее внешности потрясала бледная кожа: белоснежная, прозрачная, неповторимого оттенка. Мэри-Энн родилась в семье французских колонистов, еще в девятнадцатом веке обосновавшихся в Африке, на диких землях. Поговаривали, что из боязни вступить в связь с чернокожими и испортить свою породу, они предпочитали заключать кровосмесительные браки, чем и объяснялась анемичность девушки.

В тот самый миг, когда Мэри-Энн увидела Пьера Сенисье, она влюбилась в него без памяти. Я втайне пожалела о том, что их познакомила. Между тем судьба их была предрешена. Очень скоро любовь Мэри-Энн переросла в тревогу, потом в скрытую тоску, и она совсем отгородилась от мира. Чем дальше, тем больше разгоралось в ней темное пламя, придававшее ей еще большую прелесть. В январе пятьдесят седьмого Пьер и Мэри-Энн поженились. Во время свадебного обеда она шепнула мне: «Нелли, я погибла. Я это знаю, но таков мой выбор».

Тогда же я встретила Жоржа Бреслера. Он был старше меня, писал стихи и сценарии. Он мечтал путешествовать и заниматься дипломатией, «как Клодель или Мальро», — так он говорил. В те годы я была хорошенькой, беззаботной и легкомысленной, я все реже виделась с моими прежними знакомыми и сохраняла связь только с Мэри-Энн: она регулярно мне писала. Так я и узнала о подлинной натуре Пьера Сенисье, ее супруга, от которого она только что родила мальчика.

В пятьдесят восьмом году Сенисье занимал высокую должность в отделении сердечной хирургии клиники «Питье». Ему было двадцать пять лет, перед ним открывалась блестящая карьера, но внутри него жила непреодолимая склонность к Злу. Мэри-Энн рассказывала мне об этом в письмах. Изучив прошлое своего мужа, она обнаружила в нем страшные темные пятна. Однажды в студенческие годы Сенисье застали, когда он производил какие-то операции на живых котятах. Очевидцы сначала решили, что у них галлюцинации: под сводами медицинского факультета разносились жуткие вопли, крохотные тела животных извивались от боли. Позже его заподозрили в преступных экспериментах над неполноценными детьми в приюте еврейского квартала. На телах маленьких дебилов находили раны, порезы, ожоги необъяснимого происхождения.

Сенисье пригрозили лишением права практиковать, но в шестидесятом году случилось великое событие. Пьер Сенисье успешно сделал уникальную операцию: пересадил человеку сердце шимпанзе. Пациент прожил лишь несколько часов, но для хирургии это было большой победой. Все забыли о мрачных подозрениях. Сенисье стал национальной гордостью, его приветствовал весь научный мир. Двадцатисемилетний хирург даже получил орден Почетного легиона из рук самого генерала де Голля.