Полет орла

Впоследствии в своих записках Александр Никитич Сеславин напишет: «С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения[20]. Барклай был непреклонен. Армия возроптала, главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам, а у двора – клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающихся о подошву ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был непоколебим».

Однажды ночью, в теплой испарине земли, при постоянном звоне цикад и шелесте деревьев под дыханием теплого летнего ветра, Сеславин возвращался из арьергарда с очередным рапортом. Спешившись, он вошел в палатку главнокомандующего, доложил о прибытии, сообщил необходимые сведения по поводу передвижения неприятеля.

– Какой дух в войске? – внезапно спросил адьютанта Барклай-де-Толли. – Как дерутся, что говорят? – Его морщинистое лицо с высоким лбом, переходящим в бледную лысину, было утомленным.

– Бранят вас, – честно ответил Сеславин. – Но когда ропот заглушается громом пушек и свистом пуль, забывают о своем неудовольствии. Все дерутся, как следует русским.

Нахмурившись, главнокомандующий сказал:

– Я не уважаю брань по моему поводу, потому что она несправедлива. Я думаю о пользе отечества, потомство вспомнит обо мне с честью. Всё, что я ни делаю теперь, последствие обдуманных планов и многолетних трудов.

Сеславин молча наклонил голову, выражая свое согласие с мнением полководца и патриота. Он знал, что глубоко уважаемый им, но слишком резкий, яростный и горячий Петр Иванович Багратион, как ни старался, не мог постичь «ретирадную» политику Барклая. Угрожающее положение, сложившееся на военном театре, пылкий грузин не чем иным, как изменой, объяснить не мог. Многие русские полководцы были с ним согласны. Но Барклай был еще военным министром, а император Александр пока молчал.

Впоследствии, конечно, и Ермолов, и Коновницын, и Денис Давыдов да и многие другие поймут и со стыдом и раскаянием убедятся в неправоте своих поспешных суждений. Они позже сумеют оценить твердость духа и высочайший нравственный подвиг шотландца Барклая-де-Толли, сумевшего до конца исполнить свой долг перед Россией среди почти общей хулы и оскорбительного недоверия.

…22 июля 1-я и 2-я Западные русские армии соединились под Смоленском. План Наполеона по отдельности разгромить их потерпел неудачу.

Древний русский город на западном направлении от центра Руси, бывший когда-то и значительным удельным княжеством, захваченный в свое время Великим княжеством Литовским, потом вошедшим в состав Польши (Речи Посполитой), и с трудом отвоеванный Московским царством. Наконец – после победы Петра над Швецией – выросший одним из крупных городов России, стал на пути русских армий и «Великой армии» Наполеона. Поначалу Смоленск защищали генералы Раевский и Неверовский, оба опытные полководцы, знаменитые и личной храбростью.

Барклай решил заменить войска Раевского пехотным корпусом Дохтурова. Сеславин приехал в пехотный корпус с распоряжением главнокомандующего. Его встретил сухощавый генерал невысокого роста, с темным от усталости лицом, измученный лихорадкой и жаром. Сеславин доложил обращение к нему Барклая. Обращение будто и не являлось обычным приказом. Оно было осторожным и вежливым.

– Ежели умереть мне теперь, – слабым голосом сказал Дохтуров, – так лучше на поле чести, чем на кровати.

Однако, поразмыслив, генерал вызвал адьютантов и приказал строить корпус для похода. Повсюду на подступах к Смоленску шли яростные бои. Багратион отбивался от войск Латур-Мобура, причем стремительные атаки казаков атамана Платова способствовали более быстрому продвижению остального войска.

Николай Николаевич Раевский в шести верстах от города, у деревни Салтановки, наткнулся на спешно укрепленные позиции французов и с ходу начал бой, который все более ожесточался. Русские неистово наступали, французы стойко оборонялись. Раевский, не применяя конницы из-за крайне неудобной болотистой местности, продолжал действовать пехотой при поддержке артиллерии. Видя тяжесть боя и ослабление русской пехоты, Раевский взял шпагу и пистолет, справа поставил шестнадцатилетнего своего сына, а слева двенадцатилетнего и во главе пехотной колонны пошел на французские укрепления. Солдаты устыдились и воодушевились, глядя на идущих в атаку детей генерала и, обогнав их, взяли укрепления.

Корпус маршала Нея, одного из любимцев Наполеона, попытался ворваться в авангарде французской армии в Смоленск. Но защищавшие древний русский город Раевский и Неверовский отбили атаки многочисленных колонн врага. Дым, грохот орудий, оружейная стрельба не смолкали, солдаты бросались и в штыковые атаки.