Полет ворона

Ее хитрые глазки так и буравили Таню. Еще бы — вся общага полтора года так и гудела от слухов о знаменитой артистке Лариной, родным коллективом, можно сказать, вскормленной. Слухи были один другого нелепее — Таню успели выдать за нашего посла во Франции, за шведского миллионера, за артиста Огнева, за артиста Костолевского и даже за Вячеслава Тихонова, трижды погубить в автокатастрофе, один раз — в крушении поезда, умертвить от рака груди, наделить ее миллионами, бриллиантами, виллой в Крыму, любовником из ЦК, внебрачным сыном от внука самого Брежнева и дочерью от американского певца-коммуниста Дина Рида. В том, что Огнев зарезался из-за нее, практически не сомневался никто. Ожесточенные споры велись лишь по вопросу «кто виноват?». Большинство, надо сказать, взяли сторону Тани — сказался местный патриотизм. Судили, рядили, иной раз дело чуть не до дра — ки доходило. А тут на тебе — сама на вахту позвонила, к позвала не кого-нибудь, а Нинку, прийти пригласила, к вещичкам прицениться. Поиздержалась, видать, артистка-то, просадила миллионы — или и вовсе их не было, и разговоры все — брехня. И теперь все это Нинка узнает из первых рук — и про миллионы, и про любовников, и про Огнева. Месяц теперь героиней ходить будет, не меньше. Таня, однако, не спешила удовлетворять ее любопытство. Выпив свою рюмку, она поморщилась, не спеша закусила, г зажгла сигарету, пустила дым в потолок и сказала лениво:

— Сначала ты про себя расскажи. Сколько уж не виделись.

— Да что я-то? Рассказывать нечего. В бригадирах теперь хожу, получаю неплохо. На личном фронте без перемен. Два мужика постоянных, один старый, другой молодой. Старого я дою, молодой меня доит. И знаю, что гад, а что поделать — красавчик, куколка, как глянет — я уже кончаю... Ты-то как?

— Я...

Раздался телефонный звонок. Нинка с досады аж плюнула. Таня вышла в комнату, взяла трубку. Нинка тихонько встала с табуретки и приоткрыла дверь — вдруг что интересное. Танин голос отсюда был слышен хорошо.

— Да, я... Здравствуйте, Юлия Юльевна... Опять ничего?.. А эпизоды?.. Четыре дня массовки? Взятие Ораниенбаума, отход Юденича?.. Спасибо, пожалуй нет, каждый день туда-сюда мотаться. Больше проездишь, чем заработаешь... Знаете, я ближайший месяц-полтора массовок брать не буду... Да, кое-что... Но если будет эпизод или вдруг роль, вы уж не забывайте, я в долгу не останусь... И вам спасибо большое.

Нинка, ничего не понявшая из разговора, первым делом спросила возвратившуюся Таню:

— Ну что там?

— Да так, пустяки всякие предлагают...

— Ну, а вообще?

— Вообще? Вообще, как сама видишь, на мели я, Нинка... Наливай по второй, что ли...

В Склифосовского Таня пролежала до середины марта.

Выписалась, забрала вещички из гостиничной камеры хранения, съездила на студию, получила причитающийся ей остаток за «В начале большого пути», двести с копейками, — мимо жирных подарков, обещанных Клюквиным каждому участнику фильма, она пролетела, как фанера над Парижем. Позвонила следователю Иванову — попрощаться и узнать, как же решилось дело с Никитой, который обезумел вконец и наклепал сам на себя, будто бы он зарезал Огнева. Следователь сообщил ей, что Захаржевский от самооговора отказался, из-под стражи выпущен и где он в данный момент — неизвестно. Что ж, неизвестно так неизвестно, разыскивать его она не собиралась. В Москве делать ей было нечего, и она вернулась в Ленинград.

Остаток весны Таня понемногу приходила в себя — поначалу жила как в тумане, автоматически, душевный ландшафт ее мало чем отличался от царства Божественного Скривнуса: промозглая и серая глинистая пустыня, без кустика, без травинки — но уже без сырых шатров, центурионов, без внушающих ужас черных парусов, без пасти Владыки, вырастающей прямо из перерезанного горла. Ей ни до кого не было дела — и никому не было дела до нее. Телефон молчал, безмолвствовал и дверной звонок, на улице, куда она выходила по возможности редко, никто не провожал ее взглядом, не перешептывался за ее спиной — или она всего этого не замечала. И на том спасибо.

Когда она вернулась домой, соседка молча передала ей два полиэтиленовых пакета, забитых письмами. Прежде Таня назвала бы их письмами от поклонников, но теперь, перебрав конверты и посмотрев на даты, увидела, что подавляющее большинство писем было отправлено на другой день после того, как в печати появились некрологи Огневу (в «Вечерке» написали «трагически погиб», а «Советская культура» обтекаемо сообщила: «ушел из жизни»). Отложив в сторону письмо Лизаветы, извещение о задолженности по коммунальным платежам и официальное уведомление из института о том, что студентка Ларина Т. В. за систематические пропуски занятий отчислена, Таня сложила остальные письма обратно в мешки и снесла на помойку. После этого всплеска поток писем иссяк, приходило два-три в неделю. Таня, от нечего делать, стала прочитывать их перед тем, как выбросить. Они были скучны и однообразны.