Полет ворона

Павел расправил плечи и через темную гостиную прошел в отцовский кабинет. Дмитрий Дормидонтович сидел все в той же позе. Но папки и листочки были подобраны с пола и аккуратно разложены на столе, рядом с заявлением.

— Чай будешь? — спросил Павел. — Я поставлю. Дмитрий Дормидонтович будто и не слышал его вопроса. Павел терпеливо ждал. Прошло минуты две, потом отец медленно-медленно поднял голову, посмотрел на него.

— Чай? — переспросил он чужим, сиплым голосом. — Чай не буду.

— Тогда иди спать. Прими радедорм или реланиум и ложись.

— Спать, — повторил отец. — А ты?

— Я тоже, — сказал Павел. — Дам тебе лекарство, покурю и лягу.

— Да. А Лида?

— Мама в больнице. Ей так лучше.

— Лучше…

Дмитрий Дормидонтович поднялся. Павел подхватил его под плечо, желая помочь, но отец отвел руку.

— Сам, — сказал он. И вышел на негнущихся ногах. Павел посмотрел ему вслед, послушал шаркающие шаги потом шум воды из ванной.

Вот черт, забыл, где в этом доме держат лекарства… В спальне, наверное.

Похороны, как и свадьба, с которой минул год и десять дней, были скромными и малолюдными. Не было ни оркестра, ни скорбных речей. Собравшиеся помолчали перед раскрытой могилой, кинули на гроб по горстке земли, украсили холмик цветами и венками, постояли еще немного, глядя на увеличенную старую фотографию улыбающейся Елены, и разошлись, кто на поминки к Чернову, а кто по домам. Кроме Дмитрия Дормидонтовича и Павла пришли две приятельницы Елены по институту, человек шесть соседей, горько причитающая мать Воронова в черном платке. Обком был представлен верной Мариной Александровной, которая пришла с мужем, — оба выглядели постаревшими, растерянными, — несколькими машинистками, буфетчицей, уборщицей и двумя офицерами Девятого управления, которым присутствовать здесь полагалось по должности. Никто из чинов, несмотря на то что отставка Дмитрия Дормидонтовича еще не была принята официально, не приехал. С комбината, где работала Елена, прибыл главный технолог Левский, месткомовский деятель, явившийся с казенным венком из пластмассовых цветов, и неприметная старушка Хорольская. Больше из отдела не пришел никто, хотя о трагической гибели их сотрудницы извещало траурное объявление в холле комбината. Таково было коллективное решение работников отдела, потрясенных сначала жалким видом вернувшегося из Парижа Воронова, а потом и рассказами Кузина, которому Воронов незадолго до неожиданной смерти жены два дня подряд изливал душу за бутылкой. Лидию Тарасовну, находившуюся в невменяемом состоянии в больнице, врачи категорически запретили везти сюда. И еще рядом с Павлом и Дмитрием Дормидонтовичем стоял неизвестный никому более морской офицер, третьим, после отца и брата, бросивший на гроб горсть земли.

Даже Марина Александровна узнала в нем Рафаловича только на поминках.

Леня заматерел, сильно раздался вширь, начал лысеть. Телеграмма Павла застала его за очередным сбором чемоданов в Москву, по казенной надобности. В Ленинград он вырвался уже из столицы, всего на день. Помянув Елку вместе со всеми, он извинился и пошел одеваться — перед отъездом надо было еще заглянуть к родителям. Павел проводил его в прихожую.

— Знаешь, Поль, спасибо тебе, — сказал Рафалович на прощанье. — За все эти годы я старался забыть Елку и, как мне казалось, забыл. Но все равно что-то такое скребло в душе. Теперь этого нет. Простившись с Елкой, я с прошлым простился, освободился от него. Спасибо. И извини, что в такой день я о себе…

— Это нормально, — сказал Павел. — Скажи хоть кратенько, как ты вообще?

— Нормально. Служу.

— Не женился еще?

— На грани… Кстати, она из нашей школы. На два класса младше нас.

— Совсем мелюзга. — Павел грустно улыбнулся. — Наверняка не помню.

— Училась вместе с Таней, сестренкой Ника Захаржевского. Ее-то ты помнишь, надеюсь?

Павел сглотнул. Хороший вопросик, ничего не скажешь… Да, но ведь Ленька три года жил на Севере, ни с кем из старых друзей не общался и не знает ничего.

— Смутно, — ответил он, отводя взгляд.

— Да-а, — протянул Леня. — Вот так оно все и забывается, и друзья, и любимые женщины. Даже Елку помянуть никто не пришел… Кстати, я понимаю, что сейчас не подходящий момент об этом говорить, но почему бы нам в следующий мой приезд не собраться всей компанией?.. В смысле, кто остался, — смущенно добавил он.

— Да для меня, в общем-то, никого и не осталось, разве что ты снова появился… Леня моргнул.

— Как же… как же так? Вы-то никуда не уезжали. И Ванька здесь, и Ник, кажется, тоже — я его имя в титрах одного фильма видел, ленинградского…

— Так получилось, — помолчав, сказал Павел. — Ни того, ни другого видеть я не хочу… Потом расскажу, ладно?

— Ладно. Родителей береги… Скоро увидимся — у меня следующая командировка в январе намечается. Тогда и поговорим, добро?

— Добро, — сказал Павел и крепко пожал протянутую руку. — Будь счастлив, Фаллос!

Ленька притворно нахмурился, потом подмигнул Павлу и вышел.