Полет ворона

Придя на другой день домой усталый и издерганный, как обычно в последнее время, он мгновенно заметил, что квартира преобразилась. Полы блистали чистотой, вещи аккуратно развешаны и расставлены по местам. Он заглянул в гостиную — там все было так, как в тот майский день, когда он впервые переступил порог этого дома. То же было и в кабинете. Павел, в последнее время практически живший в кабинете, предоставив спальню Тане, и постепенно перетащивший сюда свои вещи, переоделся в домашнее и пошел на кухню разогреть себе чайку и съесть что-нибудь. На кухне было темно. Он включил свет и только тогда заметил Аду. Она тихо-тихо сидела за столом и смотрела в окно. При щелчке выключателя она вздрогнула, повернула голову и увидела Павла. В глазах ее стояли слезы.

— А, Павлик, — сказала она. — Устал, наверное? Садись поешь. Курица еще не остыла.

Она встала, подошла к латке на плите, положила на блюдо чуть ли не половину жареной курицы, добавив картошки и какой-то белой подливки, и поставила блюдо перед Павлом.

— Спасибо, — сказал Павел, принимаясь за еду.

— Я не все прибрала, извини. Окна остались грязными. Теперь уж до весны. Холодно, я боялась напустить сквозняков, простудить Таню. И в детскую она меня не пустила, а ведь там наверняка полно пыли…

— Спасибо, — повторил Павел. — Вы тоже устали?

— Нет. — Она грустно улыбнулась. — Я не устала.

— Но вы плакали, когда я вошел, — сказал он. — Почему?

— Так, — ответила она. — Не обращай внимания. Просто у нас был трудный разговор с Таней.

— О чем?

— О своем.

Павел замолчал, понимая, что Ада больше ничего о разговоре не скажет, а допытываться было неловко.

— Как она?

— Спит. Павлик, я знаю, ты сильный, прояви мужество, терпение. Я понимаю, она сильно изменилась, но это пройдет, скоро пройдет. Ей очень плохо сейчас, она изводит себя ужасными мыслями. Не обращай внимания, поддержи ее. Я прошу как мать… — Ада отвернулась и всхлипнула. — Она сейчас некрасивая, гадкая, не похожая на себя. Не отталкивай ее, даже если она будет отталкивать тебя. Ты же мужчина.

— Хорошо, — сказал Павел. — Я обещаю.

— Я понимаю, вам сейчас трудно. Я буду приходить, прибирать, готовить. А ты… ты береги ее. Ты же знаешь, она не такая.

— Знаю, — тихо произнес Павел.

— Там в холодильнике еще продукты на завтра. Я постирала белье и развесила в ванной досыхать. Так что не пугайтесь.

— Ясно. Спасибо.

— Я послезавтра еще приду. Ты звони, если что. Последнюю фразу она произнесла уже в прихожей. Пока он сообразил, что надо бы выйти, проводить тещу, входная дверь уже хлопнула. Павел доел, прибрался, включил телевизор в гостиной, повертел переключатель каналов, выключил, взял какой-то журнал, прилег на диван и незаметно заснул.

Проснулся он внезапно, будто кто-то резко тряхнул его, хотя никакого толчка не было. Он открыл глаза. В комнате было темно, только из открытой двери в коридор лился неяркий свет. Над ним стояла Таня, глаза ее в полутьме блестели золотом. Он с удивлением заметил, что от нее пахнет чем-то приятным.

— Извини, если разбудила, — сказала она. — Просто пришла взглянуть на тебя. — В ее голосе столь отчетливо слышались интонации той, прежней, настоящей Тани, что у Павла радостно защемило сердце. — Если не собираешься дальше спать, может, пойдем на кухню, выпьем кофейку.

— Да, да! — воскликнул он, поднялся с дивана и, одергивая домашний свитерок, пошел за ней следом. Он с удовлетворением заметил, что она надела чистый новый халат, а волосы ее вымыты и уложены. Проходя в прихожей мимо зеркала, Таня взглянула в него и поморщилась.

— Свинья свиньей.

— Не говори так! Ты сегодня удивительно хороша!

— Не ври. Большой Брат, все равно не умеешь… Только чур кофе готовлю я.

Она сварила кофе в сверкающей металлической кофеварке, которой в последние месяцы никто не пользовался, обходясь растворимым. Кофе получился крепкий, горький, с густым ароматом. Таня налила чашку Павлу, себе, села, достала сигарету.

— Ты не курила бы, — осторожно сказал Павел. Он давно уже перестал заговаривать с ней на эту и подобные темы, но сегодняшний вид и состояние Тани настолько его обнадеживали, что он решил попытаться. А вдруг наконец-то прислушается.

— Опять воспитываешь, Большой Брат? Брось. Пустое это дело. Я не внушаема и до всего дохожу только своим умом. Пей лучше кофе. Коньячку плеснуть?

— Господи, откуда ты берешь эту дрянь?

— Заначки, милый, заначки. Так плеснуть?

— Нет уж, спасибо!

— Тогда и я не буду… Что, удивлен? Ожидал истерики, визгу, качания прав? Нет, Павлуша, истерик больше не будет. Этот этап мы миновали. — Она погасила сигарету и бросила пачку ему. — Теперь это все твое. Завязываю.

— Умница. Давно пора.

— Сегодняшний разговор с Адой многое прояснил. Все эти месяцы я была мерзкая, капризная, опустилась, махнула на себя рукой. Я была отвратительна, да?

— Ну что ты, — неуверенно произнес Павел. — Когда женщина в положении…

— Вот именно, в положении. Ты нашел самое подходящее слово. Я оказалась в положении, которого не понимала, мучительном, неопределенном…

— Что ж тут неопределенного?