Полет ворона

— Анджелу.

— Нету таких. Были, да сплыли.

— Куда? Телефон, адрес есть?

— Нам не докладывались.

— Погодите, не бросайте трубку! Дело очень важное… Скажите, в каком она театре работает?

— В театре? — Теперь уже явно смех, заливистый, с придыханиями. — В театре? Ну, артистка…

— Ну, может быть, на телевидении, в доме культуры…

— Насмешил, ух! В доме культуры… Она больше по ресторанам… культурный уровень повышает. Особенно в «Советской».

— В гостинице? В варьете, что ли, работает?

— Ага, в кордебалете… с мужиками иностранными кувыркается. За двадцатку.

— Спасибо вам огромное! — Павел бросил трубку, не дожидаясь продолжения. Надо срочно в «Советскую». Остальное его уже не интересовало.

Начало одиннадцатого. Ресторан, кажется, до двенадцати. Можно успеть — это недалеко. Павел нацепил пальто, выскочил и побежал. Ему повезло. На Садовую выворачивал одиннадцатый. Он поднажал и в последний момент вскочил на подножку.

Тяжело дыша, он взбежал по широким ступенькам, рванул стеклянную дверь. Путь ему преградил дюжий швейцар.

— Ваша карта? — бесстрастно спросил он.

— Какая еще карта?

— Гостевая. Без нее не положено.

— Но мне очень нужно… — Павел качнулся и, резко перебросив вес тела на другую ногу, нырнул мимо швейцара в вестибюль.

Это была его ошибка. Швейцар, привычный к таким маневрам, успел схватить его за шиворот, а другой рукой поднес ко рту свисток и оглушительно свистнул. От других дверей подбежали еще два швейцара, а с кресла в дальнем конце поднялся милиционер и с неторопливым достоинством направился в их сторону.

— Пустите, — вырываясь, шипел Павел. — Мне очень нужно.

— Куда нужно-то? — явно издеваясь, спросил швейцар.

— В ресторан. Я жену ищу… Швейцары дружно расхохотались.

— Ну простота, а! Ты б хоть соврал чего поумнее. Жену он в ресторане ищет, скажи! Добавить захотел — давай вон в «подотелевку» чеши, там еще открыто…

— Да мне не добавить…

— В чем дело, гражданин? — это говорил уже подошедший милицейский сержант. — Почему нарушаем?

— Дверью товарищ ошибся, — хмыкнув, пояснил один из швейцаров. — Хотел в кафе, попал сюда… Жену ищет.

— Нашел место! Ну что, сами уйдете или хотите со мной пройти — протокольчик составим, определим вам вытрезвиловку или суток десять?

— Сам уйду, — пробурчал Павел. Дальше упорствовать не было смысла: ничего, кроме неприятностей, это дать не могло. Вторую попытку надо провести обдуманно и наверняка.

Швейцар выпустил его, крепко тряхнув на прощанье и напутствовав словами:

— Гулять тоже с умом надо!

II

После встречи с Павлом на лыжне что-то надломилось в Тане, лопнула какая-то пружина. Нестерпимая тоска, скука тянули непонятно куда. Напиться не получалось ни в компании, ни в одиночку. За день до конца путевки приехала навестить Анджелка.

— У вас ничего покрепче нет? — спросила она Анджелку, покачивая в руке рюмку коньяка.

— Куда уж покрепче? — хихикнул Якуб, ответив за подругу. Но и Анджела, и Якуб ее поняли.

— А что, может, рванем домой? — тоном вкладывая во фразу некий дополнительный смысл, предложила Анджела.

— Валим! — решила Таня.

Мгновенно собрала манатки, вызвала горничную, сунула ей десятку за уборку и оформление бумаг и, не прощаясь, отправилась в Питер. Но не домой.

Пахучая конопля, которую принес Якуб, поначалу держала ее. Но это было не совсем то, что нужно. Запустив по кругу косяк, она становилась вялой. Да и держало недолго. Колыхалось пространство, плавало, изменяя формы предметов. Была острота восприятия, но не острота чувств. А не все ли равно? Павел не должен знать, а на остальных начихать. Сознание просило чего-то сильнее, чем невзрачная труха марихуаны. Снова помог Якуб. Таня пускалась во все тяжкие…

После ширялова наступало просветление. В такую минуту снова явилась мысль, блуждавшая давно. Первое:

«Это смерть», потом: «Совсем не страшно», потом: «Как хорошо». Решение зрело. А славно было бы… Она представила себе, как ее хоронят, провожают в последний путь; плачут — и стало смешно от этих унылых заплаканных рож. Тогда она поднималась в гробу со сложенными на груди руками, сидя окидывала всех удивленным взором, люди в процессии от ужаса штабелями опрокидывались в обморок, и она хохотала, звонко, серебристо, раскатисто…

— Решения партии претворим в жизнь. Пятилетку досрочно, — лепетали ее губы в наркотическом угаре и расплывались в блаженной улыбке…

Чем бы Таня ни занималась, за все бралась решительно. Вряд ли она способна была допустить мысль, что нуждается в помощи. Куда там сильной женщине поведать хилому душеприказчику перипетии своих дорог. Некому и нельзя. События наслаивались, накапливался опыт интересной, но уж очень далекой от собственных идеалов жизни, а вместе с ним густел осадок душевной боли и грязи.