Полет ворона

— Харашо-о, — протянул он. — Как Москва? Отдохнула? Теперь на работу?

— Посмотрим. Захаржевская всегда дело найдет.

— Это ты? Твой фамилия? — Он оглянулся и невзначай бросил через плечо: — Еврейка?

— А что?

— Похожа.

Таня расхохоталась.

— Чем?

— Носом и рыжая.

— Ты тоже носом не вышел, — фыркнула Таня, сморщив свой аккуратный, совершенно арийский носик. Теперь засмеялся он.

— У меня еще ничего. Ты арабов не знаешь.

— А ты не араб?

— Ну, так. Между-между.

— Между евреями и арабами?

Фахри опять рассмеялся:

— Или то и то и чуть-чуть другое.

— А чем занимаешься? — кивнула Таня на кипу журналов, книг и рукописей.

— История, — отрывисто произнес он. — Диссертация.

— На каком году аспирантуры?

— Уже пять лет последний параграф пишу.

— Значит, есть другие дела, — догадалась Таня.

— Ну, пиво, бар, девочки.

Легкое прощупывание собеседника продолжалось с обеих сторон на протяжении всего разговора, из которого Таня почерпнула сведения не только об истории палестинского народа, но и о политических силах, участвующих в становлении современного государства Израиль.

У него был забавный говорок, чуть сдавленный гортанными звуками и особым произношением гласных. Ошибки в речи встречались редко, путался только в окончаниях и согласовании рода и числа. Щелкнув на стене очередную залетевшую в окно муху, он весело спросил:

— Как правильно? Я убил мухам или мухов?

— Муху, — выделяя каждый слог, сказала Таня.

— Неправильно! Я их много убил. Значит — мухах! Веселость и непринужденность сразу располагали, заставляли симпатизировать этой крепкой бомбочке, похоже, довольно взрывоопасной.

То же заметил и в Тане ее новый приятель, обозвав «миной замедленного действия».

— Ошибся! — поправила его Таня. — Я — особый вид вооружения, причем вполне мгновенного реагирования. Хотя… — Фахри ждал продолжения. — По ситуации.

— Еврейка! — радостно утвердил он.

Таня отметила остроту мышления Наблуеа. Человек веселый, он сыпал шутками, иронизировать над собой не стеснялся и казался лишенным комплексов.

У открытой форточки, рядом с которой сидел Фахри, вдруг, резко каркнув, пролетела ворона. Палестинец бросился со стула на пол и громко выматерился. Рассмеялся сам над собой, взмахнул руками.

— Израильский бомбардировщик! — и вернулся на стул.

«Воевал», — мелькнуло у Тани…

Расстались они совершенными друзьями, ничего четкого друг про друга не узнав, но понимая, что стоят друг друга. Это уж точно.

V

А Питер, как обычно, окропил Таню мелкими серыми, моросящими слезами.

Любой город имеет свою историю, развиваясь как живой организм, переживая периоды упадка и расцвета, но далеко не каждый рождается так загадочно в одночасье и живет своими мистическими флюидами, распространяя их на сознание и судьбы людей. Десять километров вправо, десять влево — и ты уже дышишь полной грудью… Город-склеп, город-кладбище, который предпочитают называть музеем или памятником, встретил Таню хмурой толпой у закрытого метро, и она согласилась на первое предложение частника, выкликивавшего пассажиров. Цену он заломил несусветную и всю дорогу отчаянно врал про разведенные мосты, нагло кружил по переулкам возле Сенной, отрабатывая заработок по-питерски, как экскурсовод-любитель по совместительству.

Когда брехня вконец осточертела, она резко оборвала водилу на полуслове:

— Ладно, теперь вправо, сверни под арку, мимо убежища налево и свободен….

Она вошла рано утром, когда он еще спал. Проснувшись, Павел тут же услышал музыку, доносившуюся с кухни, ощутил запах свежемолотого кофе.

Сон отлетел мгновенно. Он взял брюки, чистую рубашку галстук, тихо прокрался в ванную и явился на кухню при параде, внутренне сжатый как пружина, готовый к бою.

Таня стояла у плиты в цветастой махровой маечке и бежевой мини-юбке. Этот наряд очень шел ей, подчеркивал стройность фигуры, особенно ног, и густой шоколадный загар. Павел невольно отметил, как несказанно она похорошела за эти два месяца.

— Привет, Большой Брат! — сказала она и только затем обернулась.

Он начал тонуть в золотом сиянии ее глаз…

Воспользовавшись тем, что все начальство было в отпусках, Павел просто звонил в институт по утрам и извещал, что сегодня его не будет. Потом тихо, чтобы не разбудить, целовал спящую Таню и шел на кухню готовить завтрак: ее любимые кабачковые оладьи (яйца, мука, пропущенные через мясорубку и отжатые через марлю кабачки — благо был самый сезон) со сметаной и вареньем, крепкий черный кофе. Как в те незабываемые первые дни их супружества, он приносил ей завтрак в спальню и садился рядом, наблюдая, как она ест. Потом они курили на кухне и строили планы на день.