Полевое руководство для научных журналистов

Роберт Канигел написал сотни журнальных статей, эссе и обзоров для таких изданий, как The Sciences, New York Times Magazine, Johns Hopkins Magazine, и десятков других. Он автор книг «Подмастерье гения» (Apprentice to Genius, 1986) о наставничестве среди ведущих ученых, «Наилучший путь» (The One Best Way, 1997), биографии первого эксперта по эффективности Фредерика Уинслоу Тейлора и «Человек, который знал бесконечность» (The Man Who Knew Infinity, 1991), книги, отмеченной Нью-Йоркской публичной библиотекой и дошедшей до финала премий Национальной ассоциации книжных критиков и газеты Los Angeles Times. Он получил награду по научной журналистике Американской химической ассоциации в 1989 г. и звание «Автор года» от Американского общества журналистов и писателей в 1998 г. В 1999 г. Канигел стал преподавать научную журналистику в MIT, где он руководит магистерской программой по этой дисциплине. Он заканчивает книгу о коже и кожзаменителях.

Эссе – разрушитель жанров.

Публицистические жанры – статья, рецензия на книгу, мемуары, новость – формируют своеобразную таксономию, подобную той, которую биолог накладывает на царство животных, а астроном – на небесные объекты. А эссе – это жанр, который подрывает саму идею жанра. Это не новость. Оно несет отпечаток личности автора, его мысли, опыт или неподражаемый взгляд. Но помимо этих немногих критериев само слово «эссе» мало что говорит о материале.

Научное эссе может быть формальным и даже величественным, как пространные системные рассуждения главного редактора журнала Science

Дональда Кеннеди об изменении климата, которые изначально были лекцией. Оно может быть забавным, как воспоминания Алана Лайтмана о том, как проваленный университетский проект по электронике сделал из начинающего физика экс-экспериментатора.

Оно может душить своим языком, как богатые описания анатомии у Ричарда Сельцера в «Смертные уроки: Заметки об искусстве хирургии» (1976).

Я воспеваю кожу, уложенную тонкими слоями, точно пахлава, чьи цвета могут пристыдить рассвет, одновременно и ножны, на которые мы наносим свою подпись, и инструмент, который нас восторгает, защищает и удерживает в нашем естественном месте.

Эссе может касаться жизни и смерти, космоса и бесконечности. Оно может быть легким, как элегия логарифмической линейке, которую я написал примерно тогда, когда ее стал заменять карманный калькулятор:

Долгие ночи, проведенные за физическими и химическими задачами, обнаруживали механические особенности каждой линейки, точки, где она сдвигалась плавно и где за что-то цеплялась. Не было двух одинаковых линеек: одолжил линейку друга – той же марки, той же модели, возможно, купленную всего через несколько минут в том же студенческом магазине, – и чувствуешь себя неуютно. Это не твоя линейка – неровности у нее другие.

Научное эссе может быть по-спартански строгим. Или же может восхитительно отвлекаться по сторонам, как это часто случается у Стивена Джея Гулда. «Для неискушенного взгляда, – как-то написал Гулд, – усоногие ракообразные скучны, как заклепки».

Это во многом объясняется ошибочным представлением, что они никуда не ходят и никогда ничего не делают. Но на самом-то деле они лишь иногда никуда не ходят и ничего не делают – в остальное время жизнь рачка полна приключений и путешествий, фантасмагорических превращений, отважной борьбы, судьбоносных решений и питания.

Эссе может быть небольшим бриллиантом, как классическая работа Джона Холдейна 1928 г. «О правильном размере». Оно может быть длинным меланхолическим мемуаром, как «Апология математика» (A Mathematician's Apology) Готфри Харди. Оно может воспевать неоднозначность или пузыриться с непреклонной убежденностью, как «Кремниевая липа» (Silicon Snake Oil) Клиффорда Столла.