Полезнее всего - запретить !

- Каждый российский писатель - это хищный зверь, коего следует держать на привязи и ни под каким видом цепи не ослаблять, а то ведь дай им волю, так они всех нас загрызут...

Теперь понятно, почему Красовский был зорок, словно ястреб, который с высоты всегда узрит даже самую малую поживу. Рукою бестрепетной он похерил крест-накрест статью о вредности грибов, а соображения его были весьма здравыми.

- Помилуйте, - доказывал он (и доказал), - как можно писать о вредности грибов, ежели грибы постная пища всех верующих, и, подрывая веру в грибки, злонамеренный автор умышленно подрывает основы народного православия... Нельзя!

С юных лет Красовский был не просто бережлив, а скуп до омерзения. Изношенную одежду и обувь не выбрасывал, а год за годом складывал в особый чулан, называя его "музеем"; туда же помещал и банные веники, безжалостно исхлестанные по чреслам до состояния голых прутьев, без единого листика. Аккуратист, он развешивал свои старые портки, галстуки и помочи обязательно в хронологическом порядке:

- Сей сюртук нашивал я в царствование блаженного Павла Первого, упокой господь его душеньку. Сими помочами я удерживал на себе штаны в царствование благословенного Александра, а сим галстуком запечатлел счастливое восхождение на престол ныне благополучно царствующего Николая Павловича, дай ему боженька здоровья - во веки веков...

Касаясь научно-познавательной ценности этого "музея", очевидец сообщал; "Всему имелась подробная опись, все барахло каждолетно проветривалось, выколачивалось, чистилось, проверялось по описи и потом бережно укладывалось в хламохранилище камердинером Красовского - как бы директором этого "музея", уже впавший от нравственного влияния своего барина в полнейший идиотизм". На полках "музея" хранились бутылки с вином, которого Красовский не пил, и банки с вареньем, которого он не пробовал. Все - для гостей! На каждую бутылку или банку заводилась особая мерка, чтобы проверить честность "директора", и "горе ему, если бывали недомерки:

Красовский пилил его своей говорильней с недельным заводом..." Зато на каждой посудине было аккуратно отмечено: в таком-то году и такого-то числа из сей бутылки отпито г-ном Бухмейером полрюмки, а из этой вот банки мадам Яичкова изволила откушать две ягодки...

Веселая жизнь, читатель! Не правда ли?

Женщин Александр Иванович упорно избегал, находя в этой отрасли человечества нечто сатанинское. Кроме того, из рассказов мужей он был достаточно извещен о том, что женщины такие мерзкие твари, для которых великая мать-природа изобрела различные магазины, где они возлюбили тратить деньги, заработанные честным мужским трудом, а посему - ну их всех!

И без них проживем, копеечка в копеечку, глядишь, и рубелек набежит...

Бюрократ до мозга костей, Александр Иванович устных докладов не принимал, говоря недовольно:

- Что вы тут мне балясы точите? Вы мне напишите, чтобы я бумажку в руках держал...

Очень бы хотелось посмотреть на Александра Ивановича, но, к сожалению, мне никогда не встречались его портреты.

Современники же, говоря о его внешности, отметили лишь одну деталь гигантские, как у летучей мыши, уши, расплюснутые вроде блинов, которые "взбегали вверх до самой макушки и тянулись вплоть до затылка..."

Думаю, на такие уши не каждая женщина и польстится!

11 мая 1832 года состоялся крутой взлет карьеры Красовского: его назначили председателем Комитета иностранной цензуры. Русские писатели от него избавились, зато худо стало писателям иностранным. Худо, ибо - по мнению Александра Ивановича - вся западная литература являла собой "смердящее гноище, распространяющее душе губительное зловоние". В самом деле, как подумаешь о тлетворном Западе, так волосы дыбом встают - ведь один тамошний Бальзак чего стоит!

- Полезнее всего - запретить, - рассуждал Красовский...

Комитет иностранной цензуры находился в доме Фребелиуса на Средней Мещанской улице, и когда Красовский там появился, министр народного просвещения граф Уваров (тот самый, что, по словам Пушкина, воровал казенные дрова) был вполне доволен:

- Красовский у меня - как собака, привязанная возле ворот. Только при нем я и могу почивать спокойно...

Из дома Фребелиуса слышалось рычание:

- Париж - любимое гнездилище дьявола, разве не так?

Так, миленький, так. Гони всех в шею... Чего там думать?

***

А думать надо. Для того и существует эта проклятая гадина литература, чтобы читатели мыслили - и так и эдак, и вкривь и вкось, наотмашь и напропалую. Всякая литература, к сожалению, порождает разные мысли. В этом главный вред от литературы, ибо она, зловредная, не умеет говорить одно и то же, а каждый писатель желает выражать собственное мнение... Следовательно, борьба с литературой начинается борьбою с писателем!

С чиновниками же в комитете легче управиться.

- Господа, - объявил Красовский, появясь в доме господина Фребелиуса, - те из вас, кои уже связаны брачными узами, могут служить и далее, но строго предупреждаю, что карьера холостых оборвется в случае их женитьбы...