Поляна № 2(2), ноябрь 2012

И в воскресенье у маленькой церкви собрались все родственники, хмурый священник и пара молодцов из деревенских – крепкие загорелые парни, забивающие скот каждое воскресенье. Они пришли как всегда с первыми петухами, и, облачившись в специальные одежды, готовились к многовековому ритуалу, покуривая папиросы и сплевывая на землю желтую слюну. Собрались люди, верящие, что, принеся в жертву невинного ягненка, они вернут свои деньги, проигранные в День Святых Яиц, вернут здоровье, растраченное на шлюх и вино и, наконец, ублажат на небесах Всевидящее Око, которое как всегда все поймет и простит…

«И несут, матушка, несут! – сетовал уставший священник, снимая с себя окровавленную одежду. – Приводят с собой баранов и ягнят, а те, кто победнее, – петухов и кур, или просьба которых не столь велика, как баран, Господи, прости наши грешные души!»…

У каменного жертвенника, по локоть в крови, эти люди молча делали свое дело, не переставая курить, и к полудню все вокруг было в окурках и запекшееся крови; сами они покрывались блеском пота, особенно тот, кто резал, с бронзовым загаром, запахом срезанного камыша из-под мускулистых рук, и другой, что держал за ноги животное и смотрел ему в глаза – у него самого уже давно были точь-в-точь такие же глаза, но баран – «святое животное, Господи!» – только подергивал ногами, не пытаясь сопротивляться… Он уже три дня блеял во дворе, привязанный к толстому дереву, блеял так, что сжималось сердце, не щипал траву, только блеял и гадил вокруг, и сейчас глаза его наливались слезами, он только и желал, что быстрой смерти, и священник, обмакнув палец в вытекающую с хрипом кровь, рисовал кресты на лбу всех стоящих вокруг, читая на старом языке Слова, обильно посыпал солью смертельный надрез, благословлял и приглашал следующих освятить свое жертвоприношение….

Разделав тушу, люди выбрасывали шкуру, забыв про дорогую шерсть: «Не возьмем же мы ее с собой, что скажут люди?»; и безжизненная голова с все еще открытыми газами, скатывалась в овраг, обнажая стиснутые зубы, между которых синим лоскутом висел язык…

Потом семь дверей, семь подносов с похлебкой из барана, который блеял во дворе, семь соседей, принимая миски, насыпая на пустой поднос соль «крестиком»: «Да будет благословенно Ваше жертвоприношение, дорогие мои!», удалялись с чувством превосходства над противоположной дверью, в которую не постучали и не предложили разделить Радостную Трапезу: «Потому что не надо перекрывать воду в соседском шланге, когда Он поливает свои виноградники, так-то!»…