Поляна №1 (7), февраль 2014

Поскольку Аладдин был, мягко говоря, полным азербайджанцем, в смысле – толстым, то наши девки звали его Оладушек. Мужики – Ахмадыч.

У Аладдина было три торговые точки в соседних городах. Две – в Коротееве. Это в трех километрах отсюда. И одна – в Починке, это чуть дальше.

Поясню.

Уже четыре года я «держала» магазин в Курилках. Курилки – это населенный пункт. Две с половиной тысячи жителей. Четыре пятиэтажки. Три магазина. Продовольственных. Плюс, как полагается, вино – пиво – водка. Один магазин – мой. Думаю, вернее – знаю, самый приличный. Оборот – тоже приличный. Жить можно. Две другие точки принадлежат Федору Храпунову. Этот вырос из криминала. Законник, кличка – Храп. Законник он, впрочем, липовый. Говорят, «вора в законе» он купил. Дела его идут плохо. Авторитета, даже во всей этой криминальной байде, вышедшей из девяностых, у него, видимо, не было. Потому что он каким был уркой пятнадцать лет назад, таким и остался. Все эти пацанские расклады, стриженые обдолбанные ребята в черных куртках и с лицами покемонов-даунов, которые с утра в спортзалах, а вечером на пьянках… В общем, как говорится, мелко плавает. К тому же он крепко сидел на героине, психовал и достал всех. От населения до администрации района. Честно говоря, мужик он изначально неплохой. Но «наслоений» – море. Обкурится – и поехал кукундер. Искалечит кого-нибудь. Потом, кстати, кается. Достанет со своими раскаяниями. Типичный урел: гремучая смесь дикой жестокости и надрывного сентиментализма. Вообще во всех этих шансонных уголовниках часто много бабьего, истеричного. Не уважаю.

Моя точка уже четыре года крепко крышевалась областным начальством. Наш районный папа, Сергей Сергеич Паровозов, был человек тоже с криминальным прошлым, тоже когда-то, в малиново-распальцованном начале девяностых, был Паровозом, но ситуацию просек быстро. Перестал слушать радио «Шансон», свел неприличную наколку на запястье и стал Сергеем Сергеевичем Паровозовым. При этом, разумеется, воровать он не перестал. Просто перешел на другой уровень. Упорно шли слухи, что Сергей Сергеич метил на область. То есть – на губернаторство. Губер Паровоз – это было бы неплохо.

Меня он крышевал по самой банальной причине: мой отец вместе с ним служил в армии. И не просто служил, а дружил и даже один раз вытащил его из реки, когда тот тонул по пьяни. Надо отдать должное Паровозову, такие вещи он не забывал. Помню, прихожу в 93-м устраиваться секретаршей в районную администрацию. Сидит Паровозов (он там тоже был еще начальником отдела кадров), держит мои документы.

– Так, – говорит, – значит, Евдокия Ивановна Русакова?..

– Да, – говорю.

– Так. Родилась в деревне… Кресты. Отец – Иван Иванович… Лаптев. Стоп, девочка… Ваня Лаптев из Крестов… Это твой отец, что ли?

– Он.

– Тракторист?

– Да. Он умер полгода назад. Погиб.

– Как?

– Водкой отравился.

Паровозов внимательно посмотрел на меня. Вздохнул. Сильно саданул ладонью по столу. Подписал документы. Помолчал, затем спросил:

– А чего же фамилию ты не его взяла, а?

– Так вышло, – отвечаю.

– Вышло… Ты на него, девочка, похожа. Очень похожа.

Потом, уже через несколько лет, Паровозов как-то позвонил мне теплый и все рассказал. С тех пор, с 93-го, он мне покровительствовал. Крышевал, если по-нынешнему.

Я почти не помню отца. Жили вместе шестнадцать лет. И – почти ничего. Так, смутно. Как через стекло, когда ливень.

И вот в одиннадцать на своем подержанном внедорожнике цвета маренго к магазину подъехал Аладдин. Аладдин был очень возбужден. Красный, мокрый. Когда он волновался, у него усиливалась одышка и он скалился, дыша почему-то сквозь зубы. И еще очень отчетливыми становились ресницы. Такой получался огромный, толстый, потный, оскалившийся ангел.

Я была в магазине. Могла бы, конечно, сидеть дома. Но дома мне делать нечего… поэтому я почти всегда на работе.

– Привет, Евдокия, – сказал Аладдин, властно накрыв собой стул.

– Привет, – ответила я. – Что случилось?

– Есть разговор. Звонить я тебе не стал. Знал, что ты тут. Лучше так поговорить.

– Давай поговорим.

Аладдин красноречиво покосился на грузчика Петьку, стоявшего у стены и невинно щелкавшего на мобильнике. Он играл. Двадцать три года мужику, а играет, как первоклашка. Петька взгляда не заметил: он был очень увлечен.

– Эй, Петь… – сказала я.

– По? – спросил Петька, не глядя на меня.

– Петь…

– Ну чо?..

Вот животное, а?!.

– Суп харчо, блин! – взорвалась я. – Иди работай!

Петька поднял на меня свои телячьи белесые глаза:

– Вычо, Евдокия Иванна?!

– Ты меня, может быть, еще раз свое «чо» спросишь, а? Иди, работай, тебе сказали…

– А я ничо. Я работаю. У меня перекур.

Петька ушел. Причем уже на ходу возобновил игру. Я глубоко вздохнула, закрыла дверь, села и закурила. Аладдин некоторое время никак не мог отдышаться, потом тоже закурил. Затянувшись, Аладдин заговорщически выпустил дым себе куда-то за левое плечо и сказал:

– В общем так: Сергеич уходит.

– Сергей Сергеич?! Как уходит?.. Куда уходит?..

Аладдин помолчал, оскалившись:

– Думаю, в тюрьму уходит.

– Да ты что говоришь-то?! Аладдин, ты что?..