Полярник

Визу мне дали. Даже очки не попросили снять. Вот после этого я и позвонил Марату. Он был компьютерным гением с тринадцатилетним стажем. Еще будучи в армии продолжал штудировать «фортран 4» и «бейсик». После своего политеха стал нехилым спецом и даже не удрал в Силиконовую долину.

— Ну что ж, — выслушав мою печальную повесть, сказал он. — Можно и в пенсионный фонд попасть. Только ты мне вышли по имэйлу их персонификацию. Представь их рожи, когда они пенсию себе будут оформлять!

Все менты, а особенно, мусора, служат на пенсию: чтоб пораньше выйти, чтоб побольше получить. Марат создал и укоренил к каждому из моих обидчиков червя, пребывающего в анабиозе. Пока идут положенные отчисления в пенсионный фонд — тот, никак не обнаруживаемый, спокойно спит лишней точкой в дате рождения. Отчисления прекращаются — червь возмущенно восстает ото сна, уничтожает всю накопленную за геройскую службу информацию про отчисления и съедает себя. Шишкин и Сосняков трясут медалями за трудовую доблесть и начинают бегать по судам. Что же, пусть, высунувшись из-за широкой государственной спины, узнают, как одиноко жить на белом свете!

* * *

Моя жизнь затворником меня здорово тяготила. Не то, чтобы мне нужно было общество, тем более состоящее из одних и тех же рыл, но сменить обстановку было просто необходимо. Меня не кормили, не поили, повар даже на меня не рассчитывал, составляя свой кальмаровый рацион паек, в машину я не спускался, ко мне никто не приходил.

А однажды, в неопределенное время суток, я проснулся и испугался, что умер. Мне вдруг показалось, что, раз меня на судне никто не замечает, значит, может, меня здесь и не существует? Я посмеялся над этим бредом про себя, но не очень искренне. Уж перед собой можно быть честным.

«Шестое чувство» с Брюсом Виллисом ненавязчиво всплывало в памяти. Я вышел в коридор — пустота. Спустился вниз, в кают-компанию. Мимо торопливо прошел палубный урка, не глядя на меня. Воровал из офицерского холодильника недоеденный сыр и китайскую колбасную продукцию. Он прошел рядом, словно меня и не заметил, а, может, он пронесся сквозь меня?

Я спустился в провизионку, съел одинокий банан, но не успокоился. На палубе было как обычно сыро и серо. Я прошел вдоль фальшборта до бака и обратно, подышал воздухом. Море равнодушно шелестело о борт, луна упряталась за тучи. Да почему так тихо вокруг, черт побери?

На шею шлепнулось что-то холодное и склизкое. Летучая рыбка, влюбленный кальмар! Потянулся рукой, чтобы выбросить за борт, но ничего на себе не нашел. Подозрительно!

На трапе, подымаясь в свою юдоль скорби, неожиданно столкнулся со вторым штурманом. Он легкомысленно сбегал по лесенкам, надеясь доесть то, что не успел спугнутый урка. На меня даже не посмотрел. Что-то это было нисколько не удивительно.

— Серега! Здорово! — сказал я, но он ускакал дальше, не сбиваясь с темпа.

Я не поленился вернуться за ним. Но в офицерском месс-руме его не обнаружил. Оказался он, как выяснилось, в кают-компании урок. Сидел себе и точил лук с колбасой.

— Ты чего это, Серега, не здороваешься?

Он поднял на меня свой лишенный остроумия взгляд. Казалось, он задумчиво смотрит сквозь меня, усердно перемалывая челюстями адскую пищу. И ведь промолчал, гад!

Я для приличия кашлянул, привлекая к себе внимание, но штурман запихнул в рот очередную порцию отравы и не проронил ни звука. Вот ведь — великий немой!

В своей каюте я внимательно осмотрел бутылку виски «Сантори», но голову скручивать не стал. Алкоголь не хотел поглощаться организмом. Даже в профилактических и медицинских целях. Это тоже было подозрительным!

Я достал перочинный ножик и провел лезвием по пальцу. Больно, бляха муха! Да и кровь показалась. Но это все равно не убедительно. В рубку, что ли, сходить? Да пошли они все в пень! Если я приведение, то рано или поздно это выяснится.

Я, не раздеваясь, лег на кровать и стал думать:

«Я реален, я живой!»

Было очень жутко, временами настолько, что вскакивал с кровати и смотрел на себя в зеркало. Ничего интересного там, кроме учебного пособия с названием «Паранойя» не видел. Пальцы резать, чтоб убедить себя в том, что я пока еще теплокровное животное больше не хотелось.

Незаметно для себя провалился в сон. Снился мне, естественно кошмар. Кладбище с могилой двадцати шести Бакинских комиссаров, моя печальная жена, которая меня не замечала и на вытянутых руках передавала какому-то мулроку меч-кладенец. Мне не было места в моем сне, мне вообще не было места в этом мире.