Елена Федоровна принялась показывать хозяйство. Кайо следовал за ней и вежливо слушал, когда она говорила об урожайности клубники, о том, как надо подкармливать огурцы и какие цветы какую землю любят… Он заставлял себя слушать все это заинтересованно, утешаясь мыслью, что и Елене Федоровне было бы скучно, окажись она в тундре и начни Иунэут рассказывать, какая шкура лучше подходит для зимней кухлянки, какая для летней, как нужно мять нерпичью шкуру, чтобы торбаза были мягкие и непромокаемые…
— За стол! За стол! — закричал Алексей.
Кайо оглядел накрытый стол и подумал, что ему никогда еще не приходилось сидеть перед таким обилием разного рода зелени, овощей и фруктов.
Алексей колдовал над мангалом, и дым от костра чуть напоминал тундру.
Петр Тимофеевич разлил шампанское.
— Мы не были на свадьбе, — сказал он. — Пусть наше сегодняшнее семейное торжество будет посвящено молодым.
Кайо сделал глоток. Шампанское было приятное, холодное. Да, здесь красивая, благодатная, теплая земля… Но почему так хочется, глядя на эту красоту, уехать к своей суровой земле? В чем загадка привязанности, которую не выразить никакими словами? А хочется ли уехать Маюнне? Как она себя чувствует? Может, эта безудержная, почти неестественная ее веселость — попытка скрыть тоску? Надо бы поговорить с ней…
Улучив момент, Кайо подозвал дочь.
— Как тебе тут?
— Очень нравится! — весело ответила Маюнна.
— Честно скажи, — попросил отец.
— Правда, папа…
— А домой не хочешь?
Маюнна пристально посмотрела в отцовские глаза.
— Что же делать? — тихо ответила она. — Мы сами выбрали такую жизнь. Я очень люблю Алешу… Конечно, у меня сердце сжимается, когда я думаю о нем, о его родных. Но ведь не на чужую сторону едем. В отпуск снова приедем сюда…
— Верно! — подхватил Кайо. — Ведь в отпуск можно приезжать? Как же я забыл… Дорога оплачивается. Иногда я забываю, меряю по прошлому. А сейчас — пятнадцать часов полета — и в Улаке!
— Только ты держись, — тихо попросила Маюнна, покосившись на фужер с шампанским.
— Не беспокойся, дочка, — ответил Кайо. — Я начинаю новую жизнь, третью по счету.
Маюнна удивленно посмотрела на отца, Кайо поднял фужер, чокнулся с дочерью и не стал объяснять, что это значит: вспомнит отцовы слова, когда ей придет время начинать новую жизнь.
Несмотря на тишину, тепло и уют, на душе Кайо было неспокойно. Он знал причину своей тревоги: ему жалко, очень жалко еще раз уезжать из этого прекрасного города. Но почему-то думал: чтобы быть достойным Ленинграда, надо иметь смелость уехать. Воспользовавшись тем, что Иунэут отошла к мангалу поглядеть, как готовится шашлык, чтобы потом в тундре попробовать таким образом приготовить оленину, Кайо опустошил несколько фужеров шампанского.
— Что ты невеселый, Павел? — спросил Петр Тимофеевич. — Если о нас беспокоишься, то зря. Так надо, друг мой.
— И об этом думаю, — ответил Кайо. — Все думаю, откуда у русских такая щедрость к другим людям.
— Наверное, потому, что и у нашего народа судьба нелегкая, — задумчиво произнес Петр Тимофеевич. — Сочувствие есть. Не умею я говорить… Но вот что… Это, конечно, хорошо, что на Чукотке есть свои учителя, врачи, инженеры, писатели, артисты. Но самое главное для меня не они, а ты, Вера твоя… Это здорово, что ты есть такой!
Волна горячей благодарности за эти, казалось бы, простые слова охватила Кайо.
— Знаешь, Тимофеич, — сказал он проникновенно, — давай выпьем с тобой знаешь за что?
Он налил по полному бокалу шампанского.
— За Петропавловскую крепость…
— За Ленинград, — добавил Петр Тимофеевич.
— Нет, именно за Петропавловскую крепость, — торопливо поправил Кайо. — Из всего, что есть в Ленинграде, мне больше всего она нравится.
— Ну что же, — согласился Петр Тимофеевич, — в некотором роде — это символ города. Пусть будет по-твоему, выпьем за Петропавловскую крепость.
Странно, но после этого тоста Кайо стало легко и просто. Он пробовал все блюда, приготовленные Еленой Федоровной, спорил с Александрой Петровной и Виталием Феофановичем о лечении туберкулеза, доказывая, что эту болезнь может излечить только родная земля.
— Вот я! — стучал себя по груди Кайо. — Живой пример!
— Ты пьян, — уверяла его Иунэут. — Иди спать.
Она все-таки уговорила Кайо улечься на веранде. Едва коснувшись подушки, Кайо заснул как убитый и проспал до самого следующего утра.
В аэропорт приехали все.
Кайо перецеловался со всеми Яковлевыми.
— Извини меня, если что не так было, — сказал Петр Тимофеевич. — Алешку моего держи в строгости.
— Знаешь, Петр, чукчи себя называют лыгьоравэтльат, что значит «человек в истинном значении», — сказал Кайо. — Твой Алеша такой человек, и вы все хоть и русские по происхождению, но вы — тоже лыгьоравэтльат.
Кайо неожиданно для всех низко поклонился.
— Спасибо вам за все.
Когда самолет оторвался от полосы, Кайо прильнул к иллюминатору и смотрел с высоты на Ленинград, пока облака не скрыли город.
Современные легенды
Когда киты уходят
Часть первая