Полибий и его герои

Как же смотрел на роль людей Полибий? «Такова, кажется, сила существа человеческого, что бывает достаточно одного добродетельного или одного порочного, для того чтобы низвести величайшие блага или накликать величайшие беды не только на войска и города, но и на союзы городов, на обширнейшие части мира», — говорит он (XXXII, 19, 2). Эту мысль он повторяет часто и настойчиво. Так, он повествует о том, как разбиты были карфагеняне в Первую Пуническую войну. Уже казалось, что государство их погибло. Но они отыскали прекрасного полководца, спартанского наемника Ксантиппа. И он добился решительной победы. Рассказав эту историю, Полибий добавляет: «Один человек и один совет его сокрушили полчища, которые казались испытанными и неодолимыми, превознесли государство, которое видимо повергнуто было во прах» (I, 35, 5–6). «Дарование одного человека способно сделать больше, чем огромное множество рук… Такова чудесная сила одного человека, одного дарования», — в восторге восклицает Полибий в другом месте. Эти последние слова сказаны об Архимеде. Он говорит о том, что враги могли бы легко взять Сиракузы сразу, «если бы кто изъял из среды сиракузян одного старца» (

VIII, 9, 3–8).

И если один человек мог отстоять силой своего гения город от целого вооруженного войска, если он мог совсем один разбить мощный флот и одним движением спустить на воду огромный корабль, то можно ли удивляться, что один полководец или один

государственный человек может повернуть историю? Поэтому если причины победы римлян над карфагенянами Полибий видит в римском строе и характере, то причина всех успехов карфагенян — в самом Ганнибале. «Единственным виновником, душой всего, что претерпевали и испытали обе стороны, римляне и карфагеняне, я почитаю Ганнибала… Столь велика и изумительна сила одного человека, одного ума» (IX, 22,1–6).

И важнее, прекраснее и поучительнее кажется ему рассказ о человеке, чем о бездушных социальных законах или экономике. «Странно видеть, — говорит он, — как историки широко распространяются об основании городов, о том, когда, каким образом и кем города были заложены, каковы были расположение их и условия существования, и в то же время обходят молчанием воспитание и наклонности государственных правителей, между тем как изучение этого предмета гораздо плодотворнее. Ибо насколько проще для нас соревновать и подражать людям, как существам одушевленным, нежели

неодушевленным предметам, настолько же повесть о людях поучительнее для читателя» (X, 21,2–5

).

Вот почему рассказ о людях занимает столь большое место в его сочинении.

Полибий создал целую галерею портретов своих современников. И мало найдется галерей, которые могли бы соперничать с этой. Бывает иной раз, что, войдя в залу какого-нибудь музея, видишь посреди других полотен портрет Веласкеса или Леонардо и, встретившись с ним глазами, невольно вздрагиваешь. Ибо кажется, что это совершенно живое лицо, вставленное в старинную раму, рядом же висят красиво раскрашенные плоские картинки. Такое же чувство охватывает, когда читаешь Полибия. Все эти люди — царь Филипп, его сыновья, этолийские удальцы, Тит и Сципион — обрисованы так живо и выпукло, что нам кажется, что мы жили рядом с ними много лет. На наших глазах проходит блестящая юность Филиппа, мы видим, как в душе его появляются первые ростки зла, как постепенно разрастаются они и душат все добрые начала, как царь превращается в кровавого деспота. Сципиона Младшего мы встречаем впервые нежным застенчивым мальчиком, который влюбленными глазами смотрит на Полибия. Нелегко узнать этого мальчика в суровом и властном полководце, который является на последних страницах.