Полигон

Очухайся, придурок, здешние подонки подложили тебе блядь, ты ее трахнул и раскис, как последний сопляк, ехидно сказал он сам себе, орудуя вилкой. Это же все неспроста, нельзя расслабляться, надо быть начеку… Но циничная тирада ничем не отозвалась в его душе, она канула бесследно, пройдя сквозь ощущение всеобъемлющей, ничем не омраченной радости, как харкотина сквозь голограмму. Никогда в жизни у него еще не было такой безрассудно счастливой ночи. И он знал, что всегда будет благодарен за нее судьбе.

— Добавки хочешь? — спросила Стасия, когда Кин съел овощи подчистую.

— Спасибо, я сыт, — поблагодарил он, отодвигая пустое блюдо. — Было необычайно вкусно.

— Ты шутишь?

— Ничуть.

Она ласково взъерошила его мокрые от пота волосы, сбросила халат и вытянулась рядом с ним.

— Ты устал?

— Немножко. Но это ничего, сейчас отдохну. — Рука сама собой потянулась гладить ее великолепные груди.

— Неужели тебе мало? — с притворным ужасом спросила она.

— Конечно.

— Ты ненасытное чудовище.

— Но это же мой единственный недостаток.

— Зато у меня их целая куча.

— Пока не заметил ни одного.

— Я сумасшедшая, — прошептала она, страстно выгибаясь под его рукой.

— Очень кстати, я тоже сумасшедший.

— Нет, в самом деле. Я действительно сумасшедшая.

— О да. А еще некрасивая и тощая, — продолжая вкрадчивые ласки, усмехнулся он.

— Ты просто ничего не знаешь.

— Я знаю, что мы живем в абсолютно сумасшедшем мире.

— Это правда. Я боюсь его. Я боюсь всего. Я боюсь всех.

— Меня тоже?

— Сначала боялась. Теперь нет, — со вздохом призналась она, положив голову ему на грудь.

— Что ж, спасибо.

— Ты хороший. Ты удивительно хороший. Ты не обидишься, если я скажу?..

— Нет. Говори.

— Тебя изломали. Я могу тебе это сказать потому, что меня изломали тоже. Знаешь, чего бы я хотела?

— Понятия не имею.

— Попасть с тобой на необитаемую планету, — щекотно прошептала она. — Только ты и я, больше никого. Понимаешь?

— Да.

Отроческий синдром бегства, отметил недреманный циник, притаившийся в каком-то закоулке сознания.

— Ты бы хотел этого? — Ее губы принялись играть его соском.

— Боюсь, это невозможно.

— Я знаю. Всегда хочется невозможного, — вздохнула Стасия и в сердцах добавила: — А, шли бы они к черту!

— Кто именно?

От пронзительно острых поцелуев в грудь нарастал новый прилив желания.

— Они. Ох, до чего нескладно и глупо получается! Пропади оно все пропадом, я хочу тебя.

Кин ничего не ответил.

— Почему ты молчишь?

Их разговор потайным электрическим ручейком вытекал из комнаты, шелестел в наушниках слухача, и оседал на засекреченном сервере отдела контрразведки.

— Думаю.

Очередной пассажирский модуль придет послезавтра, точнее говоря, уже завтра. Надо уносить отсюда ноги, покуда цел.

— О чем?

Цепочка ее влажных поцелуев медленно тянулась все ниже вдоль его живота.

— О том, что все нескладно и глупо.

— Не слушай меня. Я сумасшедшая дура. Все чудесно.

Язык Стасии принялся хозяйничать в его паху. Вздрагивая от наслаждения, он ерошил мягкий ежик ее волос. Двое сумасшедших в безумном диком мире, небывалый райский сад, ощетинившийся потайными микрофонами. Шли бы они все к черту, прозвучали мысленным эхом ее слова.

Ненадолго забывшись сном под утро, Кин проснулся легкий и звенящий, словно в жилах вместо крови текла газировка. Рядом свернулась клубочком Стасия. Глядя на ее совершенно безмятежное спящее лицо, он вдруг усомнился, насколько обоснованны его подозрения. Может быть, из-за обилия передряг в последние дни его обуяла чрезмерная мнительность и теперь неприятельские козни стали мерещиться на каждом шагу.

Но все-таки, вспомнилось ему, среди ночи кто-то пытался связаться с ней по интеркому, а она не стала отвечать на звонок. Это выглядело крошечным бунтом против ее здешних хозяев, но с тем же успехом могло быть и заранее условленным сигналом. За этим явно что-то кроется. Не говоря уже о переданной ею вчера утром записке, предостерегавшей насчет Ронча. С этой женщиной, подарившей ему потрясающую ночь любви, было связано слишком много вопросов без ответа.

Сквозь щель между плотных штор в комнату вонзалось яркое солнечное лезвие, наискось рассекая уютный сумрак. Потянувшись к столику, он взял свои наручные часы, они показывали одиннадцать минут девятого. Казалось бы, ощущение времени утратилось напрочь, однако внутренние часы в нужный срок просигналили ему побудку. Кин встал с постели и принялся одеваться.

— Который час, милый? — потягиваясь, промурлыкала сонная Стасия.

— Четверть девятого.

— О боже, опаздываю на работу! — всполошилась она, соскочила с тахты и босиком устремилась в ванную.

— Я пойду к себе! — перекрикивая щедрый плеск воды, сообщил ей через дверь Кин.

Выйдя в коридор, он увидел, что стоящий перед его дверью Ронч озабоченно стучит согнутым пальцем по косяку.

— С добрым утром, — окликнул его Кин.

Квадр-офицер вздрогнул, повернулся к нему всем корпусом и с нескрываемым облегчением вздохнул.

— Ах, вот вы где! — прямо-таки просиял он. — А я забеспокоился, думал, не случилось ли чего…

— Все в порядке, — заверил Кин, отпирая дверь.

— Я подожду, пока вы переоденетесь…

— Да чего там, заходите, присаживайтесь.