Поликлиника. Повести и рассказы о любви

Мои руки придавливали ее к кушетке. Временами я одной рукой добирался до ее груди, массировал сосок, но это было не очень удобно. Потому я взял ее руки и притянул их ей за спину, и стал просто тянуть на себя во время собственного поступательного движения тазом.

Когда она залилась сильными подавленными стонами, – словно стала делать длинные глубокие вдохи-выдохи, – стала извиваться, вырываться, метаться подо мной, я просто отпустил собственный контроль над собой. Ее метания на кушетке подстегнули мои движения, и я стал двигаться со скоростью швейной машинки, от чего она стала биться подо мной еще сильнее, дышать еще чаще и еще глубже, двигать руками вообще не координировано, и даже бессмысленно сгибать-разгибать ноги у меня за спиной.

Когда у меня внизу живота взорвалась огненная бомба, партнерша тоже забилась подо мной еще сильнее. Мне казалось, что из меня в нее бил фонтан огненной жидкости, просто сжигая и меня, и ее. Мне хотелось кричать во весь голос, но в этих условиях это было просто невозможно. Я выпускал раскаленный воздух из горла громко, толстыми сиплыми струями, словно дракон, зажаривающий ей спину огненным дыханием. Фонтан, хлещущий из меня, долго не утихал, но потом постепенно иссяк. Сначала замедлились, а потом совсем прекратились наши движения. Она снова оттопырила свои ягодицы вверх, да так и застыла, словно небольшой бугорок, направленный мне навстречу и принявший в себя столько нашей активности и энергии.

Когда я поднял глаза к окну, то понял, что времени прошло не так уж и много. Солнце продолжало активно светить в окна дома напротив. То, что происходило у меня в кабинете, казалось длилось целую вечность, – но так ведь всегда кажется? Да? Особенно, когда вот так приятно происходит…

Я взял ее запястье и проверил ее пульс. Он постепенно прямо под моими пальцами успокаивался, и уже через минуту стал хорошего наполнения и напряжения, ритмичный, и даже чуть медленнее общепринятой нормы.

– Доктор, Ваша пациентка, будет жить? – услышал я довольный голос пациентки.

– Ну, если у нее есть с кем жить, то почему бы и нет? – ухмыльнулся я в ответ.

– А можно ей иногда приходить к Вам на лечебные процедуры? У Вас хорошо получаются нужные процедуры и Вы весьма понятливы к своим пациенткам. Из чего я делаю вывод, что Вы хороших врач.

К тому времени, как мы смогли произносить слова, огонь немного утих, я поднялся и задернул штору на окне. Подал ей руку и поднял с кушетки. Сам сел на кушетку и повернул ее к себе лицом. Просто стал пристально разглядывать в упор каждую точку, каждую складочку ее тела.

– Вы что-то ищете у своей пациентки? Осмотр продолжается?

– Ну должен же я принять решение, надо ли ей дополнительный курс процедур.

– Дайте мне лучше какую-то ткань. Хотя нет, в моей сумочке есть носовой платочек. Вот только где моя сумочка?

В моей памяти стало всплывать, как она положила сумочку на кушетку перед раздеванием для осмотра, как эта сумочка упала с кушетки, когда она переворачивалась спиной вверх. Я нагнулся и достал сумочку из под кушетки и протянул ей. Дамочка достала платочек, развернула его. Потом подошла к умывальнику, обмыла органы нашего соприкосновения и промокнула это место своим платочком.

– Жаль, что здесь нет душа.

– Да, согласен. В такую жару мне в кабинете душа очень не хватает. А что это у тебя на бедре? – я подошел поближе и провел указательным пальцем по коже на правом бедре сзади.

– А, это. Детская травма. Я маленькая была, когда за гвоздь зацепилась. Сама не вижу это место, в зеркало заглядываю туда редко. Вот и забываю.

– Ни черта себе гвоздик! – произнес я протяжно. Шрам на самом деле был большой и широкий. – Иди ка ты к свету, я его осмотрю.

Она вернулась к кушетке около окна. Повертел ее в разные стороны, наклонил. Потом подвел к тому столу, который был пуст и попросил наклониться и упереться о стол. Она повиновалась и сделала это весьма грациозно. Широко расставила ноги, низко наклонилась к столу, почти касаясь его конусами своих грудей, взялась руками за края стола с разных сторон, аппетитно выгнула спинку и замерла в такой позе. Если к этому добавить, что босоножки на высоком каблуке так не были сняты до сих пор, то тогда картина будет почти полной.