Полина

Странно, что приближение смерти заставило меня почти забыть того, кто был ее причиной. Я думала о моем положении, я была поглощена ужасом, но могу сказать, и знает Бог, что если не думала простить его, то также не хотела и проклинать. Вскоре я начала страдать от голода.

Я потеряла счет времени. Вероятно, день прошел и ночь наступила, а потом и утро, потому что, когда солнце появилось, один луч, проникший сквозь какую-то незаметную трещину в почве, осветил основание одного столба. Я радостно закричала, как будто этот луч принес мне надежду.

Глаза мои были прикованы к этому лучику и я стала ясно различать все предметы в пространстве, им освещаемом: несколько камней, кусок дерева и кустик мха. Возвращаясь к одному и тому же месту, луч вызвал в подземелье ростки этой бедной и скудной жизни. О, чего бы я не дала, чтобы быть на месте этого камня, этого куска дерева и этого мха, чтобы увидеть еще раз небо сквозь трещину земли.

Я начала ощущать жгучую жажду и чувствовать, что мысли мои мешаются. Время от времени в глазах у меня темнело и, зубы мои сжимались, как в нервном припадке, однако я продолжала смотреть на луч. Без сомнения, он проникал в очень узенькую щелку, потому что, когда солнце перестало светить на землю прямо, луч померк и сделался едва видимым. Это открытие лишило меня последней твердости, я ломала себе руки от отчаяния и билась в конвульсиях.

Голод мой обратился в острую боль желудка. Рот горел, я почувствовала желание грызть, взяла клок своих волос в зубы и начала жевать. Вскоре у меня появилась глухая лихорадка, хотя пульс едва бился. Я начала думать о яде. Тогда встала на колени и сложила руки, чтобы молиться, но забыла все молитвы. Я могла припомнить только несколько слов без связи и без конца. Мысли, самые противоположные, сталкивались вдруг в голове моей. Мотив la Giazza шумел в ушах; я сама чувствовала, что начинаю сходить с ума, бросилась лицом на землю и вытянулась во всю длину.

Оцепенение от волнения и усталости, которые я испытала, овладело мною, я заснула. Однако мысль о моем положении не переставала во мне бодрствовать. Тогда начались сновидения, одно другого несвязнее. Этот болезненный сон, вместо того, чтобы дать мне какое-нибудь успокоение, совершенно расстроил меня. Я проснулась, меня терзали голод и жажда. Тогда я подумала о яде, который был подле меня и мог дать мне тихую и спокойную смерть. Несмотря на мою слабость, несмотря на лихорадку, разлитую в моих жилах, я чувствовала, что смерть еще далека, что мне надо ожидать ее еще много часов и что самые ужасные минуты для меня еще не пришли. Тогда я решилась в последний раз увидеть тот луч, который накануне посетил меня, как утешитель, проскользающий в темницу заключенного. Я устремила глаза в ту сторону, откуда он должен был показаться. Это ожидание смягчило немного жестокие мучения, испытываемые мною.

Желанный луч показался, наконец, он был тускл и бледен. Без сомнения, в этот день солнце было в облаках. Тогда все, что освещало оно на земле, представилось вдруг моим глазам: деревья, луга, вода — такие прекрасные; Париж, который я не увижу более, моя матушка, может быть, получившая уже известие о моей смерти и оплакивающая свою живую дочь. При этом зрелище, при этих воспоминаниях, сердце мое разорвалось, я рыдала и утопала в слезах, это было в первый раз с тех пор, как я попала в подземелье. Постепенно я успокоилась, рыдания прекратились, и только слезы текли в молчании. Я не отменила прежнего намерения отравить себя, однако страдала меньше.

Глаза мои, как и накануне, были устремлены на этот луч все время, пока он светился. Потом он побледнел и исчез… Я простилась с ним рукой… и сказала ему "прости", потому что решилась не видеть его больше.

Тогда я углубилась в самое себя и сосредоточилась некоторым образом на своих последних и выспренных мыслях. За всю жизнь мою я не совершила ни одного дурного поступка; я умирала без всякого чувства ненависти и без желания мщения. Бог должен принять меня как свою дочь, я оставляю землю ради неба. Это была единственная утешительная мысль, которая мне оставалась; я привязалась к ней.