Полёт на единороге

Тирган грустно улыбнулся и протянул ей руку. Лишь через несколько шагов Софи поняла, насколько же естественным был этот жест. Словно Тирган позабыл о своей неловкости рядом с ней. Как будто заступил на место Алдена, сам того не подозревая.

Она была за это благодарна. Но вместе с тем становилось грустно.

– Что случилось? – спросил Грейди, когда увидел их лица. – У Алдена серьезная травма?

– Нам надо многое обсудить, – сказал ему Тирган. – Но, пожалуй, сначала лучше присесть.

Грейди не расстроился. Он был в ярости – в припадке ненависти проклинал Совет, «Черный лебедь», взломы памяти, даже Алдена. Эдалин тоже не расстроилась. Она волновалась – пыталась напоить Софи десятком эликсиров, сколько бы та ни убеждала ее, что все в порядке. Тирган приказал обоим выпить слабое успокоительное, и они наконец остыли, опустившись в свои кресла.

– Завтра надо будет обсудить с Грейди еще кое-что, – сказал Тирган, глядя на друзей, пялящихся в никуда пустыми глазами. – Надеюсь, он успеет принять новости.

Софи тоже на это надеялась.

– Может, мне остаться? Жутко не хочется оставлять тебя одну.

– Я справлюсь. У меня есть Сандор.

Тирган кивнул.

– Должен сказать, ты очень храбро держишься. Алден бы тобой гордился.

Гордился бы?

Или он бы решил, что он важен ей не так, как тем, кто никак не мог прийти в себя?

– Полагаю, благодаря своему воспитанию ты справляешься с горем лучше, чем мы, – добавил он, словно знал, о чем она думает. – Для людей смерть и потери куда более привычны.

– Тогда почему вас не задело так же сильно, как остальных?

Тирган завозился с краями своих рукавов.

– На мою долю выпало больше всего потерь. Ладно, раз ты говоришь, что справишься, то мне пора. Надо многое сделать перед завтрашним походом к Совету. Я вернусь утром.

Софи кивнула.

Тирган взял с нее обещание позвонить, если ей что-нибудь понадобится. А затем исчез во вспышке света, оставляя за собой такую давящую тишину, что Софи чуть не задохнулась.

Сандор помог отвести Грейди с Эдалин наверх, и к тому времени, как они забрались в свою огромную кровать с балдахином, Софи едва стояла на ногах. Она повернулась, чтобы уйди к себе, но почувствовала, что сейчас упадет. Или и правда упала, потому что неожиданно поняла, что Сандор осторожно укладывает ее на кровать.

– Я боюсь, что события сегодняшнего дня вызовут у вас кошмары, мисс Фостер. Не стоит ли вам выпить чай, предложенный Элвином? С сонными ягодами?

– Никакого снотворного.

Сандор вздохнул – хрипло и пискляво, и в другой ситуации Софи бы рассмеялась, – но настаивать не стал. Вместо этого он вытащил из-под одеяла Эллу и протянул синего слоненка.

– Спасибо, – пробормотала Софи, утыкаясь носом между ее ушей.

– Если понадоблюсь – я за дверью, – он хлопнул в ладоши, задергивая шторы и погружая комнату во тьму.

Софи закрыла глаза, ожидая, пока усталость утянет измотанный разум в беспамятство. Но сон все не шел.

Похожий на звуки пилы храп Игги разносился по холодной и пустой комнате. Софи хотелось попросить Сандора остаться на ночь внутри, но она лишь натянула одеяло на голову, крепко зажмурилась и свернулась в калачик, насколько могла.

Но холод сидел внутри. Осколки льда разрезали на части.

Дрожь перешла в судорожные рыдания, сотрясавшие тело так сильно, что Софи гадала, не появятся ли утром синяки, а подушка мокла от холодных слез.

«Друг?»

В голове раздался тихий оклик Силвени, но Софи не ответила, слишком поглощенная горем.

«Друг!» – снова позвала Силвени, в этот раз более настойчиво.

Когда она не ответила, в голове Софи раздалось теплое гудение, мягкое и сладкое, как хруст свежей травы на зубах, порыв ветра в крыльях, нежные прикосновения худой светловолосой девочки, зарывающейся пальцами в ее гриву.

Софи распахнула глаза.

Видимо, Силвени наладила между ними какой-то канал и теперь передавала свои чувства и воспоминания. Паника и инстинкты говорили Софи избавиться от чужеродных мыслей – но чистая простота ощущений успокаивала. Никакого горя. Никаких забот. Лишь простейшее удовольствие от пробежки по полю, покрытому росой, от полета в безоблачном небе, где свежий ветер бьет прямо в лицо. Но сильнее всего были мысли о ней. Силвени делилась воспоминаниями об улыбках и смехе, которые Софи скорее чувствовала, чем видела, и ощущала, как нежные пальцы щекочут ее пушистый нос. От мягких поглаживаний до самых копыт шли мурашки, переполнявшие сердце теплыми вспышками счастья. Они освещали тьму и пустоту на такой глубине, что Софи до этого их даже не замечала – потому что это были не ее чувства.

Они принадлежали Силвени.

Сотни лет она убегала, улетала, пряталась каждый раз, когда к ней приближались. Пока в один день нежный голос не раздался в ее мыслях и не убедил остаться.

«Друг?» – передала Софи, ощущая, как слово кружит и гудит в разуме Силвени, еще сильнее разгоняя одиночество.

«Друг, – повторила Силвени. – Успокойся».

Она произнесла это с нажимом, будто велела Софи расслабиться, и та невольно улыбнулась при мысли, что о ней печется блестящая крылатая лошадь.