Политэкономия соцреализма

Одной из центральных задач соцреалистического фантазирования было снятие извечной российской травмы: русский, наконец, сам становится иностранцем в России. Здесь как будто произошло преодоление и западной травмы, столь точно зафиксированной де Кюстином, полагавшим, что задача русских – показать, что они сами живут как иностранцы, как иностранцы в собственной стране (т. е. живут в Интуристе, одеваются из «Торгсина», а питаются из «Березки»). Нигде, пожалуй, эта механика преображения реальности не раскрывается полнее, чем в «учебниках русского языка для иностранцев».

Здесь речь пойдет о двух типах учебников – советских и иностранных. Персонажи даже постсоветских учебников, этих «учебников–романов», как заметила Ирина Котельникова, остро «напоминают героев романа соцреализма»

[891]: здесь царит мир, стабильность, здесь нет неполных семей, разведенных, одиноких, больных, бедных, здесь нет жилищных проблем (у всех отдельные квартиры – в коммуналках никто не живет), здесь все родственники живут в мире, у всех живы родители, все регулярно ходят в Большой театр, здесь не только нет конфликтов, но отсутствуют даже потенциально конфликтные ситуации.

Эти книги (а речь пойдет об учебниках – 1930–1960–х годов) предназначались для довольно узкого круга потребителей (но никак не для внутреннего). Заключенная в них экспортная модель советской реальности основана на операции перекодирования двух образов – советского и «заграничного». Это только кажется, что советский «учебник русского языка для иностранцев» был занят производством образа Другого (для иностранного потребителя), «приукрашивая» советского персонажа и советскую жизнь. На самом деле он занят как раз обратным: превращением Другого

(а изучающий иностранный язык по определению погружается в мир Другого) в Своего. Экспортная версия советской реальности создает мир, в котором иностранец (при условии, что он примет как реальные советского человека и мир, в котором тот живет, смоделированные в учебнике; при этом потребитель учебника не может противостоять давлению из-за своей языковой беспомощности) должен перестать чувствовать себя Другим, воспитав в себе советскую оптику. Он должен стать советским человеком – из советского романа (каковым фактически и является мир учебника). Этот учебник продвигает не столько знание языка, сколько новую идентичность. Это в особенности видно, если сравнить советский учебник русского языка для иностранцев с западными учебниками, которые ставят и решают несколько иные задачи.

Советский учебник осуществляет надзор за иностранцем через «показ советской действительности», т. е. через отбор и структурирование. Фактически он выполняет ту же функцию, какую выполнял соцреализм для советского человека. С другой стороны, проектируя «иностранца», он проектировал самого советского человека. Это настоящий соцреалистический роман, но поскольку языковое поле его крайне ограничено, конструкция обнажается, так что происходит вполне авангардное «обнажение приема» и на поверхность всплывает совсем уж примитивная схема «советской реальности». Это, в частности, позволяет понять, что без достаточно широкого «языкового поля» советский романный мир не может состояться. Учебник русского языка оказывается поэтому вполне подходящей площадкой для эксперимента по созданию соцреалистической картины мира.

Культурная непереводимость коммунизма и, в частности, «советского социализма» заменяется здесь сугубо грамматической процедурой. Входя в этот

язык, иностранец учится не столько владению им, сколько искусству перевода. Этот «русский язык имени Патриса Лумумбы» представляет собой не столько грамматическую, сколько идеологическую конструкцию. Населяющие его «советские люди» живут в настоящей «третьей действительности». Чем же они занимаются? Вот диалог из популярного учебника Нины Потаповой: одна из подруг не может вспомнить, какой сегодня день недели; другая напоминает ей, что среда. Из разговора выясняется, что в понедельник после работы подруги были в библиотеке; во вторник – на концерте в Доме культуры; по средам они ходят на лекции («сегодня в клубе лекция об искусстве»), а в воскресенье у забывчивой подруги день рождения. Значит, в пятницу надо купить продукты, в субботу – «печь вкусные пироги», а в воскресенье будут гости и танцы [892]. Такая вот жизнь.