Политэкономия соцреализма

Уже в «Богатой невесте» найдем соответствующие пространственные решения. Фильм начинается, как обычно у Пырьева, с песни во время полевых работ – на земле и о земле. Песня эта («Ой, вы кони, вы кони стальные – боевые друзья трактора») – о самоотверженном труде, который украшает эту землю («Мы с чудесным конем все поля обойдем…») и который охраняет ее целостность («Наша поступь тверда и врагу никогда не гулять по республикам нашим»).

«Наша земля» и ее оборона в спатиально–политическом измерении имеет название – это «Советская Страна». Именно это измерение определило «нестерпимую ходульность» и «фальшь» пырьевских решений почти всех «психологических сцен» в его фильмах. Пырьевская условность (фольклорность) и была антипсихологичной, его верность комедийному жанру произрастала именно из этого внеличного пространственного измерения реальности. Как только эта оптика была режиссером преодолена, «жестокий талант» Пырьева «разлился» в психологизме экранизаций Достоевского в послесталинскую эпоху.

Вернемся, однако, к «Богатой невесте». Второй песней, «сошедшей с экрана в жизнь», была песня уже собственно о Стране. «Идем, идем, веселые подруги» – песня, в которой «Страна» становится человеком (одновременно и женщиной, и мужчиной, и ребенком): она и – «как мать, зовет и любит нас», и – ждет «заботливых рук», и – требует «хозяйского, теплого, женского глаза». «Страна» здесь есть бескрайнее пространство, где не только «колосятся тучные поля», но где «волею единой народы все слились в один народ». Этот параллелизм (человек и одновременно государство) – метафора всего пырьевского топоса. Но пырьевская «Страна» – пространство «народное», «широкое», в конце концов, непременно «центробежное». Только потому появляется здесь центр – как точка не притяжения (как у Г. Александрова), но отталкивания. Это тоже «магнит». Но пырьевский «объект» повернут всегда таким образом, что вместо ожидаемого притягивания получается отталкивание. Так рождается «конфликт».

Незатейливый, как всегда у Пырьева, сюжет комедии развивается на мнимом конфликте между возлюбленными. Счетовод Ковинько хочет разлучить передовиков – «дивчину» Маринку Лукаш и «хлопца» Павла Згару. Цель счетовода – самоутверждение, его привлекают трудодни Маринки. Как понимается самоутверждение злокозненным счетоводом? Павлу он завидует уже потому, что тот тракторист и за хорошую работу его «вот–вот в Москву повезут», а его не повезут, поскольку он всего только счетовод — «чернильная душа». Социальный статус Павла поэтому заведомо предпочтительней. «Э! Эх! Москва, Москва! И почему это все им дается, этим комбайнерам, трактористам? – сетует на судьбу счетовод. – Что это такое, что они за люди такие, особенные, а?.. И все им, знаете ли, можно».

Что же такое им «можно»? Оказывается: «В Москву – пожалуйста, орден – можно. Ах, девушки их любят, премии, курорты, слава. А мы? Что такое мы?» И, наконец, размечтавшись о будущем, Ковинько грезит: «Я мечтаю о жене значительной… А что есть значительность, а? Вот: Маринка Лукаш – 400 трудодней, хлебом двести пудов, деньгами три тысячи, куры, коровы…» Но главное: «И посылают эту Маринку в Москву, а я с ней, кто таков, а? Любимый муж. А–а-а, Алексей Иванович, ну проходите, Алексей Иванович, проходите… И посылают эту Маринку на курорт, а я с ней. Кто такой? – Любимый муж. А! – Алексей Иванович, Алексей Иванович, ну проходите, купайтесь, ныряйте, загорайте. Ой, вот это жизнь, вот это жизнь». Мечты о Москве оказываются увязанными с «мещанским идеалом» героя. Москва достанется, конечно, героям–передовикам, а незадачливого счетовода награждают (по иронии) велосипедом, на котором ни до курорта, ни тем более до Москвы не доехать.

Периферия торжествует. Это первое ее торжество. Обида на Москву (еще и личная для Пырьева, покинувшего столицу в результате конфликта и перебравшегося на некоторое время в Киев) здесь мало что объясняет. Пырьев последовательно смещает действие своих фильмов на периферию: в «Богатой невесте» и «Трактористах» действие протекает на Украине, в «Свинарке и пастухе» – на Севере и на Кавказе, в «Сказании…» – в Забайкалье и Заполярье, наконец, в «Кубанских казаках» – на Кубани. Где угодно – только не в Москве. Пространства «эмблимируются», происходит постоянное нагнетание их «характерологических признаков» (без чувства меры, как обычно у Пырьева). Концентрация достигает апогея в речи персонажей, всегда говорящих на некоей смеси русского языка с местным. Уже в «Богатой невесте» на относительно правильном языке (с явным оттенком «канцелярности») говорит разве что счетовод, тогда как позитивные герои говорят «суржиком». Украинско–русская смесь (особенно занятная в речи Марины Ладыниной, за плечами которой к тому времени было три года работы во МХАТе) станет языком пырьевских персонажей – вплоть до «Кубанских казаков». Она не только маркирует пространство, но явным образом русифицирует его.