Полиция мыслей. Власть, эксперты и борьба с экстремизмом в современной России

В пост-ельцинскую эпоху в стране появились политзаключенные, которых условно можно разделить на несколько категорий[4]

: ученые, сотрудничавшие с иностранными коллегами вне рамок контроля спецслужб (освобожденный и высланный из России 9 июля 2010 года Игорь Сутягин, а также всё еще находящиеся в заключении Валентин Данилов, Игорь Решетин и другие), осужденные за государственную измену и незаконный экспорт технологий; активисты оппозиционных организаций – от либерально ориентированных правозащитников до левых радикалов (Сергей Рожков, Алексей Соколов, скончавшийся в заключении в июне 2009 года Рим Шайгалимов и другие), осужденные по самым разным статьям, от «применения насилия в отношении представителя власти» до «разбоя»; журналисты, осужденные в связи с высказываемыми ими диссидентскими взглядами (Ирек Муртазин, Борис Стомахин, Николай Андрущенко и другие) по статьям «клевета», «публичное оскорбление власти», «публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности с использованием средств массовой информации» и им подобные; ответственные сотрудники разгромленной государством компании «ЮКОС» (Михаил Ходорковский, Платон Лебедев, Алексей Пичугин и другие), осужденные за т. н. хищение вверенного имущества в составе организованной группы в особо крупном размере, отмывание средств, добытых преступным путем и по другим статьям УК РФ и т. д. Больше всего политзаключенных в России происходят из запрещенной властями в 2007 году Национал-большевистской партии (НБП) Эдуарда Лимонова, активисты которой провели многочисленные акции в защиту политической свободы и социальных прав граждан в России. С 2005 года происходят нападения на штабы НБП в разных городах, на активистов организации. В 2007 году Мосгорсуд признал НБП экстремистской организацией и запретил ее деятельность (решение по жалобе, поданной в этой связи адвокатами НБП в Европейский суд по правам человека, до сих пор не вынесено). Около сорока активистов НБП были арестованы и осуждены в разных регионах страны. Не менее важно и то, что если в 1990-е годы активисты оппозиционных организаций в любое время могли устроить какие угодно акции протеста, то в последние годы власти такие акции жестко пресекают, вне зависимости от того, где и против чего выступают собравшиеся.

Ограничение государственными и муниципальными властями политических и гражданских свобод создает атмосферу, при которой и другие структуры, заинтересованные в формировании максимально удобной для их функционирования среды, стремятся сузить право своих идейных и/или политических противников на протест. Не имея в своем распоряжении Уголовного кодекса и системы судопроизводства, эти структуры вынуждены обращаться к государству за помощью и поддержкой. Поведение органов государственной власти чутко фиксируется этими структурами, чтобы при следующем обращении воспринять предыдущую «разовую» уступку как сложившуюся практику, в результате все больше сдвигая существующий статус-кво в свою сторону.

Сказанное выше может относиться к различным структурам – от профсоюзов и «признанных» экологических организаций до Академии наук и церкви, не встроенным непосредственно в систему органов государственной власти, но при этом во многом зависимым от них и осуществляющих с ними непрерывный диалог. Что касается современной России, то представляется очевидным, что общее сокращение политических и гражданских свобод значительно ограничивает возможности независимых профсоюзных и природоохранных организации, однако оказывается очень «на руку» Российской православной церкви.