Полиция, полиция, картофельное пюре!

— Если стрелял тот же самый парень, который летел из Копенгагена в Стокгольм, то уже ясно, что он швед. И если это убийство по политическим соображениям, то он, значит, был против дел Пальмгрена в Родезии, Анголе, Мозамбике и где-то там еще. А раз так, то он должен быть каким-нибудь фанатиком из левых экстремистов.

— Ты рассуждаешь как секретчик Перссон, — сказал Монссон. — Тому за каждым углом чудятся фанатики-экстремисты. Но в твоих словах все-таки что-то есть.

— По правде говоря, мне пришло это в голову еще до разговора с Мальмом. Поразительная схожесть с покушением по политическим мотивам. И странность с этим модус операнди…

Мартин Бек резко оборвал себя, вдруг поняв, что он пользуется терминологией Мальма. Это его страшно разозлило.

— Может, так, а может, и нет, — сказал Монссон. — У нас на юге большинство экстремистских группировок сконцентрировано в Лунде. Я всех их знаю, они в большинстве своем чертовски мирно настроены. Сепо, понятное дело, это не нравится.

— Ничто не указывает, что он здешний, — вставил Скакке.

Монссон покачал головой.

— Хорошее знание местности, — сказал он. — Если история с велосипедом правда.

— Вот бы нам найти этот велосипед, — с оптимизмом произнес Скакке.

Монссон долго смотрел на него. Потом снова покачал головой и добродушно сказал:

— Эх, мальчик ты мой, выследить велосипед…

В дверь постучали, и в кабинет вошел, не дожидаясь приглашения, Баклунд. В руках у него были очки, он усердно протирал их платком.

— Все заседаете, — раздраженно сказал он. — Может, господа заседатели выяснили, куда девалась гильза? Мы искали повсюду, даже в еде. Я лично переворошил все картофельное пюре. Никакой гильзы просто нет.

— Гильза есть, — устало вздохнул Монссон.

— Стрелял-то он из револьвера, — в один голос сказали Мартин Бек и Скакке.

Баклунд ошарашено смотрел на них.

Когда в воскресенье утром Бенни Скакке слезал с велосипеда у причала катеров на подводных крыльях, «Бегун» как раз входил в порт. Он уже опустился на киль и медленно скользил к пристани.

Погода стояла по-прежнему великолепная, и мало кто захотел провести весь путь через Зунд взаперти, сидя в салоне, больше похожем на самолетный. «Бегун» привез всего с десяток пассажиров. Выкарабкавшись из его чрева, они торопливо зашагали по мосткам к морскому вокзалу и скопом бросились к единственному такси, оказавшемуся на стоянке.

Скакке ждал у трапа. Минут через пять на палубе показалась светловолосая девушка в форме стюардессы. Он подошел к ней, представился и показал свое удостоверение.

— Но ведь я уже рассказывала об этом человеке полиции, — сказала она. — В Копенгагене.

— Да, я знаю, — сказал он. — Но мне бы хотелось задать вам еще несколько вопросов. Вы случайно не заметили, держал ли он что-нибудь в руках?

Наморщив лоб и закусив губу, стюардесса неуверенно сказала:

— Знаете, вот когда вы спросили, я, кажется, припоминаю… По-моему… Да, по-моему, у него была какая-то коробка, черная, вот такой примерно величины.

Она показала руками.

— А вы не заметили, в салон он вернулся с коробкой или без нее? И на берег как выходил — с пустыми руками или нет?

Она снова задумалась. Потом покачала головой и твердо сказала:

— Нет, не могу вспомнить. Не знаю. Я видела только, что он держал коробку под мышкой, когда стоял на палубе.

— Ну что ж, спасибо. Это очень ценные сведения. После того разговора с полицией в Копенгагене вы ничего нового не припомнили об этом человеке?

Она опять отрицательно покачала головой и улыбнулась профессиональной улыбкой.

Скакке вернулся на Давидсхалсторгет и поднялся в свой кабинет. Собственно говоря, дел у него никаких не было, но время подходило к одиннадцати: пора звонить Монике.

Он охотнее звонил ей с работы, чем из дома. Отчасти это объяснялось тем, что он хотел сэкономить, отчасти тем, что хозяйка была излишне любопытна. А он не хотел, чтобы ему мешали, когда он говорит с Моникой.

Она тоже была выходная и сидела одна в квартире, которую снимала вместе с подругой по работе. Проговорили почти час, но и что из того? Платить-то будет полиция, или, вернее, налогоплательщики.

Когда Скакке положил трубку, он уже не думал о деле Пальмгрена: его занимали совсем другие мысли.

XI

Мартин Бек и Монссон снова встретились в полиции в понедельник в восемь утра не в лучшем расположении духа.

Воскресенье не принесло ничего нового, разве стало еще жарче и еще безлюднее на улицах, и, когда они сообщили вечерним газетам, что «в расследовании изменений нет», эта пустая и избитая фраза имела под собой все основания. Единственным светлым пятном были расплывчатые сведения, добытые Скакке у стюардессы.