Полиция, полиция, картофельное пюре!

Он уже принял душ и сидел, завернувшись в мохнатое полотенце, с банкой холодного пива в руках.

— Потому что я себя так чувствую, — ответил он. — Эта проклятая работа…

— Бросать ее пора.

— Это не так-то легко.

Колльберг был полицейским и ничего не мог поделать с тем, что всегда старался быть как можно более хорошим полицейским. Это стремление было как будто встроено в механизм его психики и стало бременем, которое он почему-то обязан нести.

Задание Мартина Бека казалось простым заурядным делом, а оно не давало ему покоя. Нахмурившись, он спросил:

— Слушай, Гюн, а что такое разъездной секретарь?

— Обычно своего рода «девушка по вызову», у которой в портфеле всегда наготове ночная рубашка, зубная щетка и противозачаточные таблетки.

— Значит, обычная проститутка?

— Вот именно. Обслуживает бизнесменов и прочих, когда они куда-нибудь едут и не хотят искать себе потаскуху на месте.

Он поразмыслил и решил, что ему нужна помощь. У себя в отделе он на нее рассчитывать не мог, потому что народ был в отпусках. Вздохнув, Колльберг пошел к телефону и позвонил в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан.

Ему ответил человек, с которым он меньше всего хотел иметь дело, — Гюнвальд Ларссон.

— Как у меня дела? — недовольно ответил тот. — А как ты думаешь? Поножовщина, драки, грабежи, сумасшедшие иностранцы, готовые отдать любые деньги за наркотики. А людей почти нет. Меландер сидит в Вермдё, Рённ в пятницу уехал в свой Арьеплуг, Стрёмгрен на Майорке. Кроме того, похоже, что в такую жару люди становятся агрессивнее. А тебе чего?

Колльбергу Гюнвальд Ларссон был неприятен. «Он сообразительность потерял еще в колыбели», — подумал Колльберг. А вслух сказал:

— Я насчет этого дела Пальмгрена.

— Ничего общего с ним иметь не хочу, — быстро сказал Ларссон. — И так уже имел с ним достаточно неприятностей.

Колльберг тем не менее изложил ему историю своих мытарств. Гюнвальд Ларссон слушал, изредка вставляя злые реплики, а один раз оборвал его, сказав:

— Чего ты зря стараешься мне все объяснить? Не мое это дело.

Тем не менее что-то его все-таки заинтересовало, потому что под конец он спросил:

— Так ты говоришь, Чедервеген? А какой номер?

Колльберг повторил номер дома.

— Хм, — сказал Ларссон. — Может быть, тут я сумею что-то сделать.

— Спасибо, — выдавил из себя Колльберг.

— А я не для тебя стараюсь, — сказал Ларссон, будто и в самом деле имел в виду какие-то свои цели.

А он их и имел.

Колльберг удивился этой заинтересованности. Желание помочь другому никогда не было характерной чертой Гюнвальда Ларссона.

— Что касается этой потаскухи Ханссон, — мрачно произнес Ларссон, — то тебе лучше всего поговорить с полицией нравов. Конечно же, в Мальмё на первом допросе ей пришлось показать свое удостоверение личности. Так что зовут ее скорее всего Хеленой Ханссон. А вот адрес она могла соврать какой угодно.

Колльберг повесил трубку, потом тут же набрал еще один номер. На этот раз он звонил Осе Турелль, в полицию нравов.

XIII

Закончив разговор по телефону, Гюнвальд Ларссон тут же спустился вниз, сел в машину и поехал прямым путем на Лидинге.

Он рассматривал свои тяжелые ладони, лежавшие на баранке, и посмеивался про себя. Юмор висельника.

Приехав на Чедервеген, он бросил беглый взгляд на по-прежнему мертвый дом Бруберга и направился к соседней вилле. Позвонил. Дверь открыла та же тощая блондинка, которая двумя часами ранее выпроводила Колльберга.

— Гюнвальд, — ошеломленно сказала она теперь. — Какого… Как ты смел сюда явиться?

— О, — насмешливо ответил он. — Старая любовь не ржавеет.

— Я не видела тебя больше десяти лет, и за это благодарна. — Нахмурив светлые брови, она подозрительно спросила: — Это не ты подослал ко мне того толстяка, что приходил сегодня утром?

— Нет, не я. Хотя я пришел по тому же делу.

— Могу повторить только то же, что сказала ему. Я не шпионю за своими соседями.

— Нет? А впустить меня в дом ты собираешься? Или мне разнести эти твои дурацкие палисандровые двери?

— Я на твоем месте умерла бы от стыда. Хотя у тебя не хватит тонкости для этого.

— Потихоньку исправляюсь.

— Уж лучше входи, чем стоять здесь и позорить меня.

Она распахнула дверь. Гюнвальд Ларссон перешагнул порог.

— А где эта вонючка, муж твой?

— Хюгольд в штабе. У него сейчас много работы, очень ответственной.

— И ему не удалось тебя обрюхатить за тринадцать или за сколько там лет?

— Одиннадцать, — сказала она. — И не хами. Впрочем, я дома не одна.

— Вот как? И любовника завела? Небось какой-нибудь курсантик?

— Оставь при себе эти вульгарные шуточки. Ко мне на чашку чая заглянула подруга детства. Соня. Может быть, ты ее помнишь?

— Слава Богу, нет.

— Ей не очень повезло, — сказала женщина, поправляя свои светлые волосы. — Но у нее очень респектабельная работа. Она зубной врач.

Гюнвальд Ларссон промолчал. Он вошел следом за ней в просторную гостиную. На низком столике стоял чайный сервиз, а на диване сидела высокая худощавая женщина с каштановыми волосами и грызла печенье.