Полиция, полиция, картофельное пюре!

Колльберг поставил машину на Нортульсгатан, но не сразу вышел из нее. Он вынул блокнот и записал:

1967:

Сент. Уволен.

Окт. Пьянство (полицейский участок в Болмора).

Нояб. Комиссия трезвости.

Дек. Скандалы в квартире. Комиссия по охране детей.

1968:

Янв. Скандалы в квартире (п/у Болмора).

Февр. Комиссия трезвости.

Март. Пьянство (п/у Болмора). Комиссия трезвости.

Май. Комиссия по охране детей.

Июнь. Требование о выселении.

Июль. Решение о выселении. Шум в квартире (п/у Болмора).

Авг. –

Сент. Выселены.

Окт. –

Нояб. Развод.

Дек. –

1969:

Янв. Переезд в Мальмё. «Кокумс».

Июль. Застрелен В. Пальмгрен.

Он просмотрел записанное и подумал, что этой мрачной таблице очень подходит заголовок: «Беда не приходит одна».

XXVII

После удушающей жары на улице в подъезде ветхого дома № 23 на Нортульсгатан было удивительно прохладно. Казалось, зимняя влага и холод спрятались в стенах за отставшей штукатуркой.

Фру Свенссон жила на втором этаже, дверь с дощечкой «ЕВА СВЕНССОН», по-видимому, была входом на кухню.

Колльберг постучал. Послышались шаги, звон снимаемой цепочки, дверь приоткрылась. Колльберг показал свое удостоверение. Прежде чем дверь открылась, он услышал глубокий вздох.

Как он и предполагал, вход вел прямо на кухню. Женщина, закрывшая за ним дверь, была маленькая, худенькая, с резкими чертами лица. Волосы не причесаны и, как видно, давно не крашены: светлые, почти белые на концах, у корней они становились совсем темными. На ней было домашнее платье из полинявшей хлопчатобумажной материи, с большими темными пятнами от пота под мышками, судя по всему, давно не стиранное. На ногах – матерчатые туфли неопределенного цвета. Колльберг знал, что ей двадцать девять лет, но на вид дал бы не меньше тридцати пяти.

– Полиция… – неуверенно произнесла она. – Что еще случилось? Если вы ищете Бертиля, то его здесь нет.

– Да, – сказал Колльберг, – я знаю. Я хочу только поговорить с вами, если можно. Разрешите войти?

Женщина кивнула и подошла к кухонному столу, стоявшему у окна. На цветастой пластмассовой скатерти лежал иллюстрированный журнал и недоеденный бутерброд, сигарета с фильтром дымилась на голубом в цветах блюдце, полном окурков. Вокруг стола стояли три стула, она села, ваяла сигарету с блюдца и указала посетителю на стул напротив.

– Садитесь.

Колльберг сел и взглянул в окно, выходившее на задний двор, единственным украшением которого были веревки для выбивания ковров и мусорные ящики.

– О чем вы хотите поговорить? – дерзко спросили Ева Свенссон. – Долго вам оставаться здесь нельзя, мне нужно забрать Томаса с игровой площадки.

– Томас – это младший? – спросил Колъберг.

– Да, ему шесть. Я обычно оставляю его в парке за торговым училищем, пока хожу за покупками и убираюсь.

– У вас есть еще ребенок?

– Да, Урсула. Она в детской колонии. На острове Барнен.

– Давно вы здесь живете?

– С апреля. – Она докурила сигарету до самого фильтра. – Но я останусь здесь только на лето. Хозяйка не любит детей. А потом черт знает, куда нам деваться.

– Вы работаете?

Женщина бросила дымящийся фильтр на блюдце.

– Да, работаю на хозяйку квартиры. За то, что я живу здесь, я убираю, готовлю, хожу в магазин, стираю и ухаживаю за ней. Она старая и не может сама спускаться с лестницы, я ей помогаю, когда она хочет выйти.

Колльберг указал на дверь, противоположную входной.

– Вы там живете?

– Да.

Колльберг встал и открыл дверь. Комната была метров пятнадцать. Окно выходило на тот же мрачный двор. Вдоль стен стояли две кровати, под одной из них была низкая выдвижная кровать. Комод, два стула, маленький колченогий стол и коврик из лоскутов завершали меблировку.

– Комната небольшая, – сказала за его спиной Ева Свенссон. – Но нам разрешают находиться на кухне сколько угодно, а дети могут играть во дворе.

Колльберг вернулся к кухонному столу. Взглянул на женщину, выводившую пальцем какие-то рисунки на пластмассовой скатерти, и сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, как вам с мужем жилось в последние годы. Я знаю, что вы в разводе, но как вы жили до развода? Он долго был безработным, да?

– Да, его уволили почти два года тому назад. Не то, чтобы он был в чем виноват, просто уволили всех работавших на этой фабрике. Она, наверное, себя не оправдывала. И он не мог найти работу, ее просто не было. То есть, настоящей работы. Раньше-то он хорошо получал. Он был конторщиком, но образования у него не было, и все места, на которые он пытался устроиться, доставались тем, у кого было образование.

– Сколько он там работал, пока ее не закрыли?