Полюс. Неутоленная жажда

На этой широте обстановка изменилась к лучшему, мы вышли на поля, которые лежали на нашем пути, некоторые из них простирались беспрепятственно почти до самого горизонта. Там, где они заканчивались, стоял забор из торосов. Это была слабозаторошенная зона, шириною от двадцати до ста пятидесяти метров, за которой открывалось очередное чистое на несколько километров поле. За день хода по этим полям мы успели привыкнуть к простору, но, как только появилась первая мысль о том, что мы сегодня много пройдем, откуда ни возьмись на нашем пути встали торосы. Через полчаса мы влезли в такую чащу, какие были до того на мысе Арктическом. Солнце ушло за мерзкую хмарь, северо-западный ветер оживил ручейки снега и погнал их нам навстречу и нас вместе с ними и всеми дрейфующими льдами этого района назад, на юг. Когда-то в этом месте Океан на пике своего вселенского гнева изуродовал свое покрытие так, что не оставил камня на камне. Льдины двухметровой толщины были с легкостью поломаны на куски и весь этот хлам свален в большие и маленькие кучи. Между ними, сияя бездонной массой зеленых изломов, донося до нас страшный момент самоуничтожения, застыли льдины, поставленные Океаном на ребро. Что-то магическое пришло в наши головы в этом месте. Чтобы пройти сто метров, мы потратили целый час. Вдруг мы разделились, и я видел, как Славка пошел влево, как мне казалось, в самую гущу этого хаоса. Я, отстегнув санки, взял правее. Мне удалось отвоевать метров пятьдесят пространства, пока я, обессиленный, окончательно не уперся в тупик. Мы, не сговариваясь, оба вернулись к месту развилки, только Славка был уже с поломанной лыжей, он сломал ее, неся в руках, когда шел только под рюкзаком. Славка чуть не плакал, он сказал, что Полюсу пришел конец, и это было серьезно. Выл ветер, холодом скрючивая нас в три погибели, запасной лыжи у нас уже не было, а последний запасной дюралевый носок уже стоял на второй Славкиной лыже, но Господь дал мне слова, которые я сказал тогда Славке: «Ты обязательно починишь эту лыжу, потому что ты все умеешь и можешь!» На крохотном клочке не исковерканного пространства мы «воткнули» палатку, и, пока я готовил обед и перебинтовывал свою ногу, Славка отремонтировал лыжу. Он буквально творил чудеса, когда тонкой пилкой смог распилить ярлист на две полосы и скрепить их с обломком лыжи у ее окончания, так, что у лыжи появился прочный дюралевый носок, нисколько не хуже предыдущего. Примерно такая же ситуация была пять лет назад, когда мы шли из Салехарда в Диксон и в пурге поломали мачту своего парусного снегоката. Мы с Валеркой Тимаковым починили ее на морозе за два с половиной часа, пока Поручик с Полковником варили обед в палатке. Это была серьезная работа на морозе, и она получилась, потому что ей предшествовал сильный страх того, что можно потерять нечто большее, чем мачта, — потерять возможность дойти до Диксона…

После обеда пурга валила «дуром». Мы счастливым образом вышли из торосов, прошли некоторое время по вполне сносным полям, после чего в условиях плохой видимости попали примерно в такой же хаос, как и перед обедом. Но мы не остановились на ночевку, а мучаясь, начали искать проход, и в результате вышли на простор и уже шли без особого сопротивления до самой ночи. Приятно было остановиться на ночевку, перевалив через очередные торосы в самом начале громадного, чистого поля, которое простиралось, как нам казалось, до самого Полюса. После всех сегодняшних дел нам было радостно. И еще нам было радостно оттого, что сегодня, 27 марта, у Славы день рождения. Славка захотел связать свое рождение с видом убегающего на север ледового поля, не встречающего сопротивления торосов до самого горизонта. Поэтому здесь, прямо на грубом капроне нарт появились пластиковая бутылочка с разведенным еще в обед спиртом, сохраняемая от мороза у именинника за пазухой, и пара фиников на закуску. Капюшоны наши были покрыты слоем инея. С носа на усы и подбородок, сплетая одежду и волосы, единой массой свисал комок льда. Отмороженные по самые глаза щеки покрылись наростами болячек. Я пожелал Славке того, что в тот момент было для него самым важным, — дойти. Мы выпили за это и, в последний раз добежав взглядом до горизонта, поспешили в палатку, варить ужин, в предвкушении продолжения праздника.