Полковник

Потом, когда на смену Хрущеву пришел боевой генерал Брежнев и многие опять связывали с ним всяческое оживление, возрождение, изменение, Петр Константинович уже не связывал… и оказался прав. Более спокойная земная кора, которую проповедует фиксизм, обещает и более спокойную жизнь. Надо хотя бы к старости мудрым становиться. Да и у этих, из группы Каримова, с годами все, конечно, пройдет. Ну а пока они взывают о необходимости внедрения мобилистских идей, говорят, что во всем мире мобилизм набирает силу, одна наша геология застряла на фиксистских позициях, авторитет ее от этого падает. Может быть, все это и так. Но ведь пока я начальник, ты — дырка! А ты начальник, я — дурак! Кто такой в принципе-то этот Каримов? — доктор наук. А кто такой Коротков? — членкор! И кто такой, в сущности, Петр Константинович? Тоже всего лишь доктор наук. А за спиной у Короткова? За спиной у него сам академик Толстолобиков! Так что нет, пока «ты — начальник, я — дурак!». И так будет всегда. Он грузно поднялся, отметив, что, несмотря на вентилятор, одышка никак не проходит.

Ночью Ниночка воскликнула даже: «Ого!» Но вот теперь одышка. «Надо опять начать ходить на теннисный корт», — думает Петр Константинович, а то с событиями последних двух месяцев, когда все с Ниночкой решалось, забросил Петр Константинович теннис. Рабочий день давно начался. Петр Константинович листал отчеты, кого-то слушал по телефону, сам кому-то звонил. Пора было начать писать отзыв…

* * *

А Ниночка еще валялась на широкой постели. Зевала, в одном углу полежит, в другой перекатится. Собственно, это были две спаренные кровати из немецкого гарнитура «Хельга». Так широка была эта кровать — что вдоль, что поперек — почти квадратная. Например, в девятиметровую комнату одноэтажного барака, где прожила Ниночка восемнадцать лет вместе с мамой и младшим братишкой Сашей, эта «Хельга» вообще не поместилась бы, и Ниночка легко вздохнула. Вздох был юный, легкий, как утренний ветерок из сада, надувавший упруго тюль на окнах спальни. Нежные запахи цветов проникали из сада в ее спальню, Ниночка, потягиваясь, разглядывала свои ноги, далеко вылезшие из нежно ощущаемой шелковой рубашки из Китая. Пройдясь взглядом по ногам, она остановилась на ногте большого пальца левой ноги и пошевелила немного им. Тут же ей вспомнилась челюсть Петра Константиновича в стакане с водой между стеной и кроватью — туда он прячет на ночь челюсть. Ниночка вскочила, побежала в ванную комнату, сбросила шелковую рубашку, включила сильно душ и долго поливала себя. Потом растерлась полотенцем, надела эластичный купальник и направилась было на пруд, который располагался в самом конце сада. Но, услышав голоса, звон ведра, велосипедный звонок и многие прочие звуки давно проснувшейся второй половины дачи, населенной плотно детьми, внуками и правнуками Петра Константиновича, Ниночка, поколебавшись, все же набросила халатик. Попав из спальни сперва в библиотеку, она обнаружила там тетю Дусю — какую-то дальнюю родственницу, которая после смерти Елизаветы Викторовны живет в качестве домработницы внизу, в комнатенке рядом с гаражом.

— Тетя Дуся! — воскликнула Ниночка. — Доброе утро! Где-то здесь мне Петр Константинович оставил книжку.

— Не знаю я ничего, — отвечала тетя Дуся, отворачиваясь к стене, скрывая тон своих слов в энергичности, с которой принялась протирать стекло.

— Да вот же она, — засмеялась Ниночка, увидев зеленый томик, положенный отдельно на тумбочку. — Фет.

— Не знаю, — отвечала тетя Дуся не поворачиваясь, — ничего я тут толком не знаю.

Ниночка, глядя ей в спину, пожала плечами и несколько раз привстала на носки, разводя руки в стороны. В одной была книга, в другой полотенце. Легкая поза эта с предметами в руках показалась чем-то интересной, и Ниночка еще разок, глядя как в зеркало в спину тети Дуси, повторила изящный взлет над полом с книгой и полотенцем в руках. «А-ах! — вдруг догадалась она по спине, по этим двигающимся равномерно лопаткам под ситцевым выцветшим платьицем в цветочках, — да ведь она еще, наверное, женщина, сколько ей? лет сорок, как маме, сорок пять, да у нее наверняка что-то было с Петром Константиновичем…»

На дорожке, загораживая путь, стоял взрослый мальчик Коля — внук Петра Константиновича от дочери Надежды. Коля в этом году окончил десятилетку, тело у него развивалось неравномерно, руки-ноги, например, быстрее и как бы автономно. В душе от этого был дискомфорт, на лице голубые точки.

— Здравствуй, — сказала Ниночка, улыбаясь.

— Старый выжил из ума, а она и рада.

— А может, это любовь? — сказала Ниночка.

— Любви все возрасты покорны? — с презрительным выражением сказал Коля.

— Умный мальчик, — сказала Нина, — а ну-ка дай пройти тете! — И, легонько книжкой отодвинув Колю, она прошла на пруд.

— Нина! — воскликнул Коля.

— Нинок! — поправила, полуобернувшись, Ниночка. — Сегодня же среда, по средам я — Нинок.

— А-а-а…