Полковник Ф.Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг.: история и мемуары

Крозье не дает ни одного намека на характер или причину антагонизма между Вудсом и другими офицерами. Так как Крозье выражал искреннюю уверенность в военных талантах Вудса, эти «трудности», скорее всего, объяснялись личными мотивами, а то, что Крозье не сомневался в способности Вудса командовать батальоном вне 36-й дивизии, показывает, что эта «мелочная зависть», скорее всего, относилась именно к его ольстерскому прошлому.

^{Филипп Вудс, 8 августа 1917 г.}

Возможно, коллеги Вудса не приняли его с социальной точки зрения. Большинство из них были бывшими офицерами регулярной армии или выходцами из деловых или профессиональных кругов и принадлежали к верхней прослойке среднего класса Белфаста. Многие также были видными гражданскими чиновниками, и почти все являлись членами Оранжевого ордена. Они происходили из семей, которые были тесно связаны друг с другом и давно укоренились в городе. Многие из них учились в Королевском академическом институте и знали о происхождении Вудса (Хэслетт пошел в школу в 1894 г. и, скорее всего, учился вместе или параллельно с Вудсом). Такие люди должны были воспринимать Вудса как выскочку, чуждого их кругу, из непонятных слоев общества и с подозрительно демократичными взглядами. Он даже не состоял в Оранжевом ордене! С другой стороны, рядовые могли испытывать неприязнь к тому, что они считали замашками на аристократичность со стороны паренька из Сэнди Роу — в этот период войны большинство офицеров все еще были «джентльменами» по социальному происхождению.

Судя по той враждебности, которая возникнет между Вудсом и социальными кликами и элитой Ольстера во время его дальнейшей политической карьеры, сам Вудс, скорее всего, не предпринимал никаких шагов, чтобы ослабить неприязнь к себе других офицеров, а возможно, даже сам усугублял и провоцировал ее, что подразумевается отсылкой Крозье к «использованию в ответ своей власти».

В мемуарах Крозье, написанных в 1930 г., можно также найти намек на одну деталь, которая, возможно, имеет отношение к нашей истории — а, возможно, и не имеет. Во время одной из избирательных кампаний Вудса в 1920-х гг. его политический оппонент намекнул, что Вудс «во время первой битвы на Сомме спрятался в окопе, хотя должен был находиться совсем в другом месте». Крозье «был вынужден вмешаться посредством телеграммы и письма, чтобы доброе имя <его> бывшего батальона … не оказалось испачканным в грязи». В конце концов, именно он рекомендовал Вудса к награждению орденом «За безупречную службу» и поэтому «лучше кого бы то ни было мог оценить то, что произошло в те три трудных дня». Узнав об этом обвинении, Крозье постарался защитить Вудса, пусть в первую очередь и для того, чтобы защитить честь батальона, а не оклеветанного человека:

Разумеется, только плохие солдаты и дураки пренебрегают укрытием, когда именно это отвечает интересам государства, однако меня больше всего поражают инсинуации, что второй по старшинству офицер проявил трусость перед лицом врага и после этого получил орден «За безупречную службу». Это верх политического жульничества, которое очерняет весь батальон.

Обвинение в адрес Вудса довольно трудно оценить. Оно, скорее всего, отсылает нас к ночи на 3 июля, когда Вудс занял немецкую траншею на склоне Швабского редута и высылал партии солдат на защиту захваченных у врага укрепленных линий (распоряжение, за которое он был упомянут в донесениях и получил благодарность). В официальном военном журнале батальона также не содержится никакой информации о том, что Вудс устроил на эту ночь свой временный командный пункт в немецкой траншее исходя из осторожности, а не исключительно из тактических соображений. В течение 1920-х гг. несколько оставшихся в живых офицеров 9-го батальона выступали против политических амбиций Вудса, но нет свидетельств, чтобы кто-нибудь из них пытался опорочить его военное прошлое. Сообщение, которое Крозье отправил во время сражения Вудсу 2 июля (оно опубликовано во втором томе его мемуаров — интересно, не было ли это личной просьбой Вудса после того, как он прочитал первый), является еще одним доказательством отсутствия чего-либо предосудительного в действиях Вудса. Исходя из всего этого, можно утверждать, что либо это было всего лишь голословное обвинение, сфабрикованное беспринципным оппонентом, чтобы добиться легкого успеха на выборах (ведь Вудс выступал как «боевой полковник», друг бывших военнослужащих), либо, если эти слухи уже циркулировали среди боевых товарищей Вудса во время войны, эта сплетня была вызвана злобой по отношению к нему, а не стала причиной этой неприязни.