Полководец

— Драка, — чуть повысив голос, повторила Деянира. — Мы подрались. Недалеко от дома гильдий. Он стал обзывать меня, кидаться разной пакостью, грязью даже. Я подошла и ударила его в глаз. Он вцепился мне в волосы, я — ему, мы… В общем, мы покатились по мостовой. Он ударился головой о камень, а я села на него сверху и, пока он был без сознания, навесила ему синяков. У меня наперсток оставался на пальце, так что…

Она пожала плечами, позволяя Евтихию закончить картину по собственному усмотрению.

— И что потом? — спросил Евтихий.

— Потом Тайнон ходил разукрашенный, и ему приходилось объяснять всем и каждому, кто лез с расспросами, что рожу ему разбила Деянира. Лично меня это вполне удовлетворило.

— Но ведь подобные разговоры могли повредить вам!

Деянира посмотрела на Евтихия как на ребенка:

— Чем же?

— Женщина обычно бьет мужчину только в том случае, если он — ее любовник…

Несколько мгновений Деянира молчала, а затем разразилась хохотом.

— Любовник! — повторила она, стукнув кулаком по стону. — Ну, насмешил. Какой из Тайнона любовник? Это подросток лет пятнадцати. Младший сын младшего сына. Говорят же тебе, я просто избила его за наглость. И мастерам Таваци пришлось заткнуться. А моя репутация в очередной раз взлетела до небес.

И прибавила мысленно: «Ну что, ты все еще хочешь на мне жениться?» Однако, к ее разочарованию, Евтихий заговорил совершенно о другом:

— И какое отношение эта история имеет к неправильным воспоминаниям? Что в ней неправильного — кроме публичной драки, конечно?

— Драка была правильная, — буркнула Деянира. — А странность заключается в том, что никаких мастеров Таваци на самом деле не существует. Ни Синака Таваци, ни Тайнона Таваци. Есть несколько человек с таким именем, но это — бедняки, настоящая рвань. Один, кажется, старьевщик и человек пять — в подмастерьях, но не в нашей гильдии, а в кожевенной, где нужна грубая сила… Я просто привела один пример, — добавила девушка. — Наиболее яркий. Если поразмыслить, то найдутся и другие. События и люди как будто не на своем месте. Я уже несколько дней над этим размышляю… А тут — ты.

— Вы рады мне? — спросил Евтихий.

Деянира неопределенно передернула плечами.

Это его не смутило. Он продолжал смотреть на нее, так тепло и спокойно, что Деянира вдруг сдалась.

— Я скучала по тебе, — призналась она. — Я не помнила ни твоего имени, ни лица, я и сейчас узнаю тебя с трудом. Но это действительно ты, и я действительно ждала тебя.

Евтихий взял ее за руку.

— Ты наелся? — спросила Деянира. — Может быть, разогреть тебе суп с клецками? Я варю лучший в Гоэбихоне соленый суп с клецками.

Он не отвечал. Встал, притянул ее к себе.

— Погоди, я уберу посуду, — сказала она. — Нельзя быть таким неряхой!

— Ругай меня, — прошептал он ей в самое ухо. — Брани на все корки. И погромче!

— Что? — Она попыталась вырваться.

— Твой хозяин — он подслушивает. Хочет знать, не любовники ли мы.

— Какая гадость! — выдохнула Деянира.

— Тебе ведь нельзя… Это самое… — Он вдруг сообразил, что не знает, как выразить эту мысль, не прибегая к нечистым выражениям. В сознании Евтихия не существовало ничего более несовместимого, чем Деянира и те слова, которыми солдаты (да и крестьяне) обозначают физическую близость.

Он замолчал, близоруко моргая.

Теперь Деянира отчетливо слышала, как за порогом переступили с ноги на ногу, а потом привалились к закрытой двери и задышали. Хорошо, что никакой замочной скважины в кухонной двери не имелось. Обычная задвижка.

— Дурак! — неожиданно закричала Деянира (Евтихий отпрянул). — Выбирай выражения! Что значит — «нельзя»? Чего это мне нельзя?

— Тише, — пробормотал он.

— А, вот как ты теперь заговорил! — сказала Деянира. — Побирушка! Ты мне еще и указываешь?

Евтихий запустил пальцы ей в волосы и принялся выпутывать ленту из косички.

— Ну, не бранись, мать, — протянул он развязно — так, по мнению горожан, разговаривают со своими подругами деревенские дураки.

Лента выскользнула из растрепанных волос и упала на пол. Деянира сделала шажок назад, наступила на ленту.

— Никчемный дурак! — вскрикнула она. — Смотри, что ты наделал! Собака — и та ест опрятнее!

— Я все подберу, — сказал Евтихий. — Клянусь. Все кусочки.

Он развязал шнурок на ее корсаже и принялся выдергивать его. Деянира льнула к его ладоням, но он работал очень аккуратно и почти не задевал деянирину грудь.

Она сказала:

— Я так хорошо прожарила это мясо! А ты все уронил!

— Уже подбираю, — откликнулся он и, последним резким движением выдернув шнурок, бросил его на пол. — До чего же вкусно, моя госпожа!

— Не ешь грязное, — сказала она. — Как ты можешь быть таким неряхой! Это очень вредно для здоровья. Упавший кусочек нужно почистить. Погоди, я оботру.

— Поздно, я уже съел его, — сказал Евтихий и громко зачавкал.

— Свинья! — завопила Деянира.

Он избавил ее от корсажа и в растерянности уставился на рубаху: поди угадай, как расстегиваются манжеты!

Деяниру насмешило выражение его лица. Она поднесла руку к его глазам, чтобы он мог лучше рассмотреть пуговки на манжетах.