Читаем Полководцы гражданской войны полностью

Бал был в разгаре, когда Щорс с конным эскадроном подошел к губернаторскому дому. Бесшумно снял часовых, оцепил здание и в сопровождении одного только адъютанта поднялся по широкой мраморной лестнице. Двери в танцевальный зал распахнуты. Тысячи радужных искорок вспыхивают в хрустальных подвесках, которые, точно льдинки, свисают с пирамидальной люстры. На хорах играет духовой оркестр. По залу кружат офицеры в ярких мундирах, девушки в белых воздушных платьях. Они выписывают замысловатые фигуры на скользком паркете. Вдоль стен — старики во фраках, в цветных свитках.


С улицы ударил винтовочный залп: так было условлено со Щорсом. В зале поднялся переполох. Танцующие кинулись к стенам, музыка замолкла.

Поднялся во весь свой огромный рост генерал Терешкович.

— Сечевики балуются, — сказал он и, распахнув дверь на балкон, крикнул: — Прекратить стрельбу! Перевешаю вас, бисовых сынов!

Тут выступил вперед Щорс, стройный, подтянутый, в черной кожанке и с красной звездой на кожаной фуражке.

— Кончайте бал, — сказал он спокойно. — Большевики пришли.

Но это еще не была полная победа. В городе завязались бои. Щорс приставил надежный караул к зданию, а сам со своим эскадроном спустился к Десне, куда сбегались гайдамаки. Начал действовать, как это заранее было договорено, Черниговский подпольный большевистский комитет, вышли на улицу рабочие. Они блокировали казармы, возводили баррикады на перекрестках, уничтожали телефонную связь между петлюровскими частями, перехватывали конных связных. Гайдамацкие командиры рвались к Десне: одни для того, чтобы построиться для контратаки, другие — чтобы вывести свою часть из-под огня, уйти на несколько верст и со свежими силами вернуться в Чернигов. Но уйти за Десну им не удалось: два батальона богунцев уже стояли на том берегу и сторожко следили за отступающими.

Обеспечив Десну, Щорс вернулся в центр города, где галицийские части оказывали упорное сопротивление.

Но… недолго: к утру они сдались. Взят Чернигов, последний большой город на пути к Киеву.

После боя, как и после любой операции, Щорс собрал своих командиров на беседу. На таких беседах возрождаются детали проведенной операции, обсуждается поведение участников. Даже в самой удачной операции бывают зевки, промахи, ошибки, и именно об этих промахах и ошибках говорилось на собеседованиях больше, чем об отдельных успехах.

Сегодняшняя беседа пошла по иному руслу. Бой за Чернигов — первое большое сражение бригады — показался многим командирам из молодежи чуть ли не мировым событием. Они упивались победой, о ней только и говорили. Молодость ревнива к славе, и поэтому некоторые юноши считали, что вмешательство черниговских рабочих в какой-то мере умаляет их храбрость, их славу.

Выступил Щорс. Он сказал, что молодости свойственно увлекаться, но в увлечении некоторых молодых товарищей, подчеркнул он, таится большая опасность. Эти товарищи не понимают, сказал он, что народ — источник нашей силы, корень, который нас питает. История — это рассказ о поступках народа; он, народ, творит эту историю, а отдельные личности, большие или малые, лишь выполняют его волю. Геройство отдельного человека — только вспышка, она ослепляет, но не согревает, геройство масс — это священный огонь, который поддерживает жизнь. Трудящиеся Чернигова проявили массовое геройство во имя той великой цели, которая и нас привела сюда. Этому надо радоваться, ибо в массовом геройстве людей труда — залог скорой победы…

Да, по иному руслу шло обсуждение Черниговской операции — по более широкому, и детали только что завершенного боя слились в сознании участников с той огромной и благородной задачей, которую поставил перед собой трудовой народ.


Таращанский полк задержался под Нежином, но Щорс решил, не дожидаясь его, двигаться к Киеву. Боеприпасы были на исходе, мела пурга, но Щорс знал, что его бойцы готовы преодолеть любые препятствия, что их воля к победе возрастает с каждым днем.

И вот он, Киев, до него рукой подать. На ночном небе точно синей тушью прорисованы корпуса церквей.

Щорс выехал из Бровар; скрипят полозья саней. В деревнях, мимо которых едет Николай Александрович, идет предбоевая страда. Бойцы сгружают боеприпасы, чистят оружие; спешат верховые ординарцы; связисты тянут провод; в окнах видно, как на перевязочных пунктах девушки гипсуют бинты.

Все распоряжения уже отданы: артиллерия останется в Броварах, два батальона богунцев пойдут в лоб из центра; на крыльях таращанцы и новоградсеверцы; конный полк, приданный бригаде, в резерве.

В санях тепло, уютно, на душе покойно. На рассвете бой, решительный, и все произойдет именно так, как Николай Александрович предполагал.

Меркнет небо, гаснут звезды, наступил белесый зимний рассвет.

Начали бой петлюровцы. Щорс стоит на бронепоезде, смотрит в бинокль. Идут петлюровские полки. Правым флангом они охватывают деревню Княжичи, левым — упираются в Десну. Там правый фланг богунцев; они встретили врага дружным огнем. Начали постреливать и на левом фланге.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Музыка как судьба
Музыка как судьба

Имя Георгия Свиридова, великого композитора XX века, не нуждается в представлении. Но как автор своеобразных литературных произведений - «летучих» записей, собранных в толстые тетради, которые заполнялись им с 1972 по 1994 год, Г.В. Свиридов только-только открывается для читателей. Эта книга вводит в потаенную жизнь свиридовской души и ума, позволяет приблизиться к тайне преображения «сора жизни» в гармонию творчества. Она написана умно, талантливо и горячо, отражая своеобразие этой грандиозной личности, пока еще не оцененной по достоинству. «Записи» сопровождает интересный комментарий музыковеда, президента Национального Свиридовского фонда Александра Белоненко. В издании помещены фотографии из семейного архива Свиридовых, часть из которых публикуется впервые.

Автор Неизвестeн

Биографии и Мемуары / Музыка