Произнося последние слова, он выразительно посмотрел на генералов и дольше всего на Брусилова… Совещание закончилось поздно ночью. Керенский сразу же уехал в Петроград. А в 11 часов утра 19 июля Брусилов получил телеграмму: «Временное правительство постановило назначить вас в распоряжение правительства. Верховным главнокомандующим назначен генерал Корнилов. Вам надлежит, не ожидая прибытия генерала Корнилова, сдать временное командование наштаверху. О времени выезда прошу телеграфировать. Министр-председатель, военный и морской министр Керенский».
Известие не застало Алексея Алексеевича врасплох. Внутренне он уже был готов к отставке. Удивила спешка, с которой его удаляют от войск. Так закончилось его участие в Первой мировой войне. Впереди еще были многие годы жизни, полные драматических событий.
21 июля 1917 года А. А. Брусилов приехал в Москву, где жила семья брата. Он с женой поселился в доме № 4 по Мансуровскому переулку, на Остоженке. В октябрьских событиях Алексей Алексеевич не участвовал, но революция «нашла» его в собственном доме. В шесть часов вечера 2 ноября во время обстрела штаба Московского военного округа мортирный снаряд попал в дом Брусиловых. Его осколки в нескольких местах перебили Алексею Алексеевичу правую ногу ниже колена. Это была первая огневая рана на теле генерала, и получил он ее от русского снаряда.
В июле 1918 года Брусилов покинул клинику и некоторое время жил вдвоем с женой на небольшие сбережения и драгоценности Надежды Владимировны. Об этих месяцах Брусилов вспоминал: «Одно время, под влиянием больших семейных переживаний и уговоров друзей, я склонялся к отъезду на Украину и затем за границу, но эти колебания были непродолжительны. Я быстро вернулся к моим глубоко засевшим в душе убеждениям… Это тяжко, конечно, но иначе поступить я не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя возможным и достойным».
В августе Брусилова посетил английский дипломат и шпион Б. Локкарт. Не назвав вначале себя, он попытался уговорить генерала перебраться в Самару. И вновь Брусилов отказался.
Вскоре ВЧК перехватила письмо Локкарта, в котором тот, в частности, сообщал о планах сделать Брусилова белым вождем. Алексей Алексеевич был немедленно арестован. Ему удалось передать записку Ф. Э. Дзержинскому, в которой просил объяснить причину ареста. Дзержинский посетил арестованного и дал понять, что его напрямую ни в чем не обвиняют, но вынуждены продержать некоторое время под стражей. Генерал утешал жену: «Сидим на гауптвахте в Кремле. Пожалуйста, будь спокойна и не огорчайся. Ты хорошо знаешь, что ни я, ни Ростя (Р. Н. Яхонтов, брат жены Брусилова. –
Вначале к нему не допускали даже врача, несмотря на то, что рана вновь открылась. По воспоминаниям Локкарта, арестованного несколько позднее и также содержавшегося в Кремле на гауптвахте, Алексей Алексеевич выглядел больным, истощенным и старым, передвигался с трудом, опираясь на палку.
Надежда Владимировна энергично хлопотала за мужа: обращалась в Совнарком и ВЧК, к самому Дзержинскому. В конце концов она получила разрешение ежедневно приходить к мужу с пропуском, подписанным Дзержинским. А через два месяца Брусилов и Яхонтов были освобождены.
Зима и весна 1919 года были для семьи Брусиловых временем больших лишений. В квартиру подселили «… какого-то комиссара с нелегальной супругой и его матерью… Грубый, наглый, пьяный человек, с физиономией в рубцах и шрамах. Он говорил, что был присужден к смертной казни за пропаганду среди солдат Юго-Западного фронта в 1915 году, а я отменил смертную казнь и заменил ее каторгой. Теперь он, конечно, большая персона, вхож к Ленину и т. п. Вот уж можно сказать, что отменил ему смертную казнь себе на голову. Пьянство, кутежи, воровство, драки, руготня, чего только не поднялось у нас в квартире, до сих пор чистой и приличной. Он уезжал на несколько дней и возвращался с мешками провизии, вин, фруктов. Мы буквально голодали, а у них белая мука, масло, все, что угодно, бывало.
Моя жена превратилась в щепку, ее сестра и брат тоже. Любимые собаки сдыхали одна за другой. Меня еле-еле подкармливали обманно, уверяя, что и сами едят…»