∀поллон против Олимпа

— Ты бы себя видел, — проговорил Кирилл. — Будто обворованный!

Захотелось дать дяде по зубам. Редкий был бы случай.

Студент отвернулся, сжав кулаки, и почти спокойно спросил:

— Где она?

— Прыгнула куда-то, — обыденным тоном сказал Зилин друг. — Достаточно как следует захотеть и...

Кирилл замолчал.

Чуя неладное, Аполлон повернулся к нему.

Дяди не было.

— Да что же это такое-то?! — Ромашкин всплеснул руками.

Попадакис на попадакисе. Он сел на край ложа, где по-прежнему сопела, иногда всхрапывая, Сивилла.

Потом обратил внимание на злополучную чашу, так и стоящую на полу в центре почивальни. Надо бы припрятать. Аполлон встал, подошёл, взял её в руки, отнёс в дальний угол комнаты, где Ленка прятала до недавнего времени половинку чаши. Засунул в нишу поглубже. Вернулся на постель. Поскучал.

Из коридора донеслись голоса.

— Елене Дельфийской ничего не грозит, успокойся, Тихон, — говорил один мужчина.

— Тем не менее, Эпиметей, тем не менее... — в голосе второго слышалось нетерпение и подавляемая страсть. — Я летел сюда, продираясь через полоумную толпу, чтобы лично удостовериться...

Голоса приближались, и Аполлону инстинктивно захотелось спрятаться в какой-нибудь шкаф, только шкафов тут не было, да и невидимость же!

На пороге возникли два грека: давешний хромой жрец, уткой прохаживавшийся на храмовой площади, и какой-то местный хлыщ из богатеньких.

Оба, щурясь, всматривались в полумрак покоев, освещаемых скудным количеством масляных светильников. И оба одновременно поняли, что пифии нет.

— Где же она? — пробормотал жрец.

— Это я хотел у тебя спросить, Эпиметей, — срываясь на фальцет, сказал хлыщ.

Они зашли в комнату, глянули по углам.

Аполлон развлёкся: покривлялся и показал визитёрам всякие неприличные жесты. Безрезультатно, разумеется.

— Наверняка она проснулась и отправилась... не знаю, куда, — совершил интеллектуальный прорыв Эпиметей.

— Эллины, блин, — высказался Ромашкин, отмечая, что сам-то говорит по-русски, хотя отлично понимает речь греков.

— Печально, — проныл богатенький.

— Утешься, Тихон, она, небось, оправляется, а ты уже целую трагедию изобразил, — по-отечески проговорил жрец.

— Я подожду! — заявил волоокий хлыщ и уселся на ложе, частично «наслоившись» на Аполлона.

Тот представил, что они выглядят со стороны, словно сиамские близнецы, и вскочил с постели. И какое-то чувство возникло... Ну, будто слияние... Глупость, конечно, он же погружал руку в тело спавшей экс-пифии, и никаких ощущений. А тут... Брр! Гадость какая!

— Это психика, — вслух пояснил себе Аполлон.

Тем временем, жрец призадумался, стоит ли оставлять Тихона в одиночестве.

Рядом с Эпиметеем, чешущим подбородок, возникла Ленка.

— У, упырь! — сказала она с чувством. — Как он меня задолбал!

Ромашкин обрадовался и обозлился одновременно:

— Куда ты свалила? Знаешь, как я... напрягся?

— Ты ж мой герой! — Пифия Афиногенова подлетела к нему и впилась губами в его губы.

Такая тактика Аполлону понравилась, и несколько минут студенты были заняты друг другом, ни на кого не обращая внимания. Когда Ромашкин открыл глаза, выяснилось, что влюблённые стоят на высоком утёсе, а вокруг волнуются тёмные воды. С трёх сторон — бескрайнее море. Сзади — широкий берег. Закружилась голова, и стало не до пейзажа. У парня ноги подкосились.

— Что за...

Ленка закрыла его рот ладонью.

— Смотри, не сматерись! Во-первых, опять землетрясение вызовешь. Во-вторых, ты же с дамой!

— А как... — всё ещё не мог прийти в себя Аполлон.

— Просто захотела тут быть. А раз мы обнимались, то перенеслись вместе, — пояснила пифия. — Я этот утёс присмотрела с храмовой площади.

Девушка показала пальцем в сторону материка, Ромашкин проследил за направлением.

— Видишь? Вон храм твоего тёзки.

— И зачем тебе этот спецэффект? — спросил парень.

— Ну, чтобы Кирилл не помешал, глупый!

— Если честно, то я вас легко могу найти, — услышали они голос «бога из машины».

Обернулись. На утёсе появился ещё и Кирилл.

— Никакой приватности, — выдохнула Ленка.

— Извините, — без всякого намёка на сожаление сказал дядя Ромашкина. — Я надеялся, что у вас будет полный набор качеств, которыми обладаю здесь я. Но оно и к лучшему. Вы же не чувствуете, где, допустим, Зевс? Нет, правда, попробуйте учуять.

Студенты прислушались к своим ощущениям. Аполлон аж слегка покраснел от усердия.

— Нет, — ответил он за обоих.

— Жаль, очень жаль! — с нажимом сказал Кирилл. — А я чувствую. На Олимпе. И у него самое напряжённое за последние несколько тысяч лет собрание. Там и Аид, и Посейдон, и Гефест, избегающий всех этих войн... — Он помолчал. — А ты здорово его связал клятвой, племянник! Кузнец даже выступает в твою защиту. Но главное — они вас обоих потеряли. Сами мойры не видят. Это к лучшему.

— А что дальше-то? — поинтересовалась Ленка, которой была важнее практика, а не рассказы об олимпийских «летучках».

— Мне самому хотелось бы узнать. Вы чуть не разрушили мой, ну, то есть, здешний миропорядок. Не хотел говорить, но надо. Вы, ребята, убили массу людей. И животных, конечно. Всего парой слов.

— Да ладно! — усомнился Ромашкин.

— Смотри внимательно на берег.