Полночная чума

Через плечо Зильмана Волленштейн увидел железнодорожную эстакаду. Прямой, словно стрела линией, она пролегла над залитой водой местностью. К северо-западу от нее крошечной точкой темнела какая-то деревня. Волленштейн сверился с картой. Ля-Фьер.

Он смешал краску с квасцами и глиной, затем перемолол ее в порошок, сходный, по его мнению, с порошком чумной культуры. Убедившись, что распылитель работает нормально, он придумал идею дисперсии. Напоследок обернувшись назад, чтобы окончательно убедиться, что все в порядке, Волленштейн заметил в красном шлейфе первое зияние, длиной около двадцати метров. Возможно, в баке закончился порошок.

— Бак пуст? — крикнул он Зильману. Пилот посмотрел на датчик и покачал головой.

— Полон еще на четверть! — последовал ответ.

Волленштейн обернулся еще раз. Красный шлейф то тянулся, то исчезал. «Шторьх» продолжал подскакивать в воздухе. Волленштейн откинулся на спинку сиденья. Тонко перемолотый порошок слежался и слипся, как тальк на руках, и перестал поступать в сопла. Тем не менее эта смесь продержалась рыхлой дольше всего — восемь минут. Он специально засек время. Что ж, очень даже неплохо.

Обернувшись, на всякий случай, назад, он вновь увидел в воздухе красную взвесь. Значит, сопла все-таки не забиты.

— Возвращаемся? — спросил у него Зильман.

— Да! — выкрикнул в ответ Волленштейн и вновь повернулся лицом вперед. — Закрывай вентили.

Зильман ничего не сказал, однако «шторьх» встрепенулся и поднял нос. Левое крыло ушло вверх, правое — вниз. Волленштейн устремил взгляд сквозь размытое пятно пропеллера, выискивая глазами пятачок твердой земли, где можно совершить посадку. Ага, вот и он. Узкая полоска, прорезанная через кривые стены живых изгородей.

— Ниже! — крикнул он. «Шторьх» сбросил высоту, и Волленштейн больно стукнулся головой о колпак. Впрочем, обращать внимание на боль было некогда. Пошарив под сиденьем, он вытащил оттуда осветительную бомбу и, убедившись, что та исправна, толкнул в небольшое окно рядом с собой. В кабину со свистом тотчас ворвался поток воздуха.

— Сбрось до шестидесяти! — крикнул он Зильману, и мотор с рокота перешел на скрежет.

Впереди уже виднелась взлетно-посадочная полоса. До нее оставалось не больше километра. Солнце играло по полю слепящими бликами — то там, то здесь, отражаясь в стеклянных пластинах, которые он установил в траве на деревянных подставках. Ему пока еще не были видны люди, которые наверняка сейчас находятся на летном поле. Но в том, что они там, он не сомневался.

Волленштейн выставил в окошко широкое дуло ракетницы, взвел затвор и нажал на спусковой крючок. Прочерчивая в небе зеленый след, осветительная ракета унеслась прочь от «шторьха» — сигнал для тех, кто был на земле, посмотреть в небо.

— Включай вентили! — крикнул пилоту Волленштейн и снова обернулся назад. За самолетом, на подлете к летному полю, вновь протянулся красный шлейф. Шасси пока что не касались земли, однако уже задевали верхушки дубов на южном краю взлетно-посадочной полосы. Волленштейн отвернулся к боковому окну — хотел проверить, правильно ли Пфафф расставил людей. Увы, как он ни тянул шею, так ничего и не увидел. — Отключай вентили, — крикнул он Зильману, — и иди на посадку! Слышишь?

Зильман резко развернул самолетик. Нос крылатой машины сначала дернулся вверх, затем вновь опустился. Желудок Волленштейна повторил его движения. Зильман потянул на себя рычаги и посадил «шторьх» на траву. Самолет подкатился к дубу и замер. Как только колеса прекратили вращение, Волленштейн поднял стеклянный колпак и спрыгнул на траву.

Одна из стеклянных пластин находилась от них всего в десятке метров. Он взял ее с подставки, на которой она лежала примерно в метре над травой, и наклонил так, чтобы солнце высветило частички красной краски. Ему показалось, что он заметил легкий красный налет, хотя и не был до конца уверен. Черт, угораздило же его забыть лупу! Тем не менее нетерпение взяло верх. Волленштейн плюнул на пластинку и кончиком пальца растер слюну. Розовая, никаких сомнений. Прекрасно. Превосходно.

Пфафф поспешил к нему, но, не дойдя пары метров, остановился. Волленштейн впервые обвел взглядом летное поле и сосчитал расставленных на нем солдат. Шестнадцать, как и было приказано.

— Штурмбаннфюрер! — обратился к нему Пфафф. Через плечо у него болтался автомат.

— Где ваш лоскут? Он при вас? — спросил Волленштейн. Пфафф кивнул и извлек из кармана квадратный кусок ткани, чистый и ослепительно белый в лучах солнца, потому что был вырезан из полотняной простыни самого Волленштейна.

— Прямо сейчас? — спросил Пфафф. Волленштейн кивнул. Унтерштурмфюрер поднес лоскут к носу и высморкался.

— Еще раз. Сильнее, — велел Волленштейн. Пфафф высморкался снова.

Волленштейн жестом велел показать ему результат.

— А теперь сплюньте, — приказал он, беря из рук Пфаффа лоскут. Унтерштурмфюрер извлек из кармана еще один кусок белой ткани, поднес его ко рту и сплюнул.

Волленштейн внимательно изучил первый лоскут. В центре его был комочек слизи, прозрачный, лишь с легкой желтизной. Он посмотрел на Пфаффа.

— Здесь ничего нет.