Полное собрание рассказов. 1957-1973

— Значит, ты считаешь, победит Йель, — сказал этот человек из Принстона, язвительно копируя пролетарский выговор Эдди, свойственный Третьей авеню, и это вдруг заставило Уэбела на какое-то мгновение с одобрением подумать о революции, о низвержении любого социального порядка.

— Ладно, я скажу, как я поступлю с тобой, Эдди, если ты болеешь за Йель. Я готов побиться об заклад. Спорим, вот на эти две бутылки вина, что выиграет Принстон.

— Я не играю на свои напитки, — твердо возразил Эдди. — Я сам их покупаю и, следовательно, продаю.

— То есть ты хочешь сказать, что не желаешь отстаивать свое мнение, так? — спросил этот джентльмен из Принстона.

— Я имею в виду то, что сказал, — Эдди повернулся спиной к нему, поправляя бутылки с шотландским виски на полке за стойкой бара.

— Если вам так не терпится, так хочется с кем-нибудь поспорить, то извольте, я готов, — сказал Уэбел.

Он вообще-то и не думал об игре и никогда не следил внимательно за футболом, к тому же он не был азартной натурой, и сейчас, в эту минуту, был готов поставить на республиканцев, если этот тип из Принстона сказал бы, что он — демократ, на Паттерсона, если бы тот сказал, что предпочитает Линстона, на Перу против русских, если бы он остановил свой выбор на Красной армии.

— Ах, вон оно что, — спокойно протянул этот человек. — Значит, вы готовы меня уважить. Очень интересно. И на какую сумму, позвольте вас спросить?

— На любую, какую хотите, — сказал Уэбел, мысленно благодаря свой мюзикл на Сорок второй улице, позволявший ему делать такие широкие жесты.

— Думаю, что сотня долларов вам не по карману, — сказал Теренс, мило улыбаясь.

— Отчего же, вовсе нет, — ответил Уэбел. — Пустяковая сумма. — Хит его мюзикл или не хит, но вообще-то ему не хотелось просто так терять сотню долларов, однако этот такой самодовольный, такой самоуверенный, такой поразительно надменный голос заставил его броситься, закрыв глаза, в эту экстравагантную авантюру. — Я-то рассчитывал на что-то более существенное…

— Ну, ладно, — сказал Теренс. — Решим все по-дружески, по-семейному. Скажем, сотня долларов. Какие дополнительные условия выдвигаете?

— Условия? — удивился Уэбел. — Никаких дополнительных условий, пари на равных.

— Ах, мой дорогой друг, — сказал человек из Принстона, притворяясь, что его ужасно забавляет их разговор. — Я, конечно, храню верность старой школе, но не до такой же степени. Я выставляю свои условия, — две с половиной ставки к одной.

— Во всех газетах можно прочитать, что на эту игру действуют только равные ставки, — сказал Уэбел.

— Я такие газеты не читаю, — возразил человек из Принстона, давая своим пренебрежительным тоном понять Уэбелу, что тот, несомненно, читает только такие газетенки, где всякого рода мошенники дают свои советы по поводу ставок, журнальчики, в которых полно всевозможных личных исповедей, да порнографические таблоиды. Теренс, вытащив бумажник, порылся в нем и выудил оттуда две двадцатидолларовые купюры. Положил их на стойку. — Вот мои деньги, — сказал он. — Я ставлю свои сорок на ваши сто.

— Эдди, — обратился к бармену Уэбел, — нет ли у тебя какого-нибудь знакомого букмекера, который в столь поздний час может сообщить нам, какие дополнительные условия пари?

— Конечно, есть, — сказал Эдди. — Но это пустая трата времени. Ставки всю неделю держались приблизительно на том же уровне. Шесть к пяти, так что делайте свой выбор. Это — равные деньги, мистер.

— Я никогда не связывался с букмекерами, — сказал Теренс. Он запихивал деньги назад в бумажник. — Если вы не хотите держать пари, — говорил он ледяным тоном Уэбелу, — то, по крайней мере, могли бы помолчать. — Он повернулся спиной к Уэбелу. — Не хочешь ли еще выпить, дорогая?

В этот момент Маккул, который до этого, склонившись над меню, что-то чертил на нем, не обращая никакого внимания на беседу, поднял голову и громко сказал своим четким, сдержанным голосом:

— Послушай, братец Тигр, я и сам из Принстона, и, должен сказать, ни один уважающий себя джентльмен на вашем месте никогда бы не потребовал две с половиной против одной. Никаких дополнительных условий, равные ставки, равная сумма.

В баре установилась чуткая, почти осязаемая напряженная тишина. Теренс, нарочито медленно засовывая бумажник в карман, так же медленно повернулся к Маккулу, бросил долгий взгляд на этого сидевшего за своим столиком у входа человека. Маккул снова опустил голову и снова что-то рисовал на своем меню. На лице Теренса появилось какое-то странное выражение, даже смесь выражений, — легкого шока, неуверенности в том, что он услышал, забавной озадаченности и терпимости, — все одновременно. Такое сложное по составляющим выражение можно, по-видимому, было увидеть на лице священника, которого группа прихожан пригласила на обед, а когда тот вошел в столовую, то, к своему великому изумлению, увидел, что посередине комнаты — в самом разгаре сеанс стриптиза.

— Прошу простить меня, дорогая, — извинился Теренс перед девушкой.