Полное собрание рассказов

После разговора со стариком он решил дома не сидеть, – до последнего спектакля оставалось всего три дня, так что переезжать в другой пансион не стоило, но можно было, например, уезжать на целый день за итальянскую границу или в горы, благо погода испортилась, накрапывало, дул свежий ветер. Когда на следующий день, раным-рано, он вышел из сада по узкой дорожке между цветущих стен, навстречу показался небольшого роста коренастый человек, в одежде, самой по себе мало отличающейся от обычной формы средиземноморских дачников, – берет, открытая рубашка, провансальские туфли, – но почему‐то чувствовалось, что он‐то одет так не столько по праву летней погоды, сколько по обязанности нищеты. В первую секунду Лика больше всего поразило, что чудовищная фигура, заполнявшая собой его память, на самом деле едва выше его самого.

– Саша, не узнаешь? – патетически протянул Колдунов, остановившись посреди дорожки.

Крупные черты его желтовато-темного лица с шершавой тенью на щеках и над губой, из‐под которой щерились плохие зубы; большой наглый нос с горбинкой; исподлобья глядящие, мутные глаза – все это было колдуновское, несомненное, хоть и затушеванное временем, но пока Лик смотрел, это первое, несомненное сходство разошлось, беззвучно разрушилось, и перед ним стоял незнакомый проходимец с тяжелым лицом римского кесаря – правда, сильно потрепанного кесаря.

– Поцелуемся, – мрачно сказал Колдунов и на мгновение приложился к детским губам Лика холодной, соленой щекой.

– Я тебя сразу узнал, – залепетал Лик. – Мне вчера как раз говорил, как его, Гаврилюк…

– Сомнительная личность, – перебил Колдунов. – Мэфий-туа[58]. Хорошо… Вот это, значит, мой Саша. Отметим. Рад. Рад тебя опять встретить. Это судьба! Помнишь, Саша, как мы с тобой бычков ловили? Абсолютно ясно. Одно из лучших воспоминаний. Да.

Лик твердо знал, что с Колдуновым никогда в детстве рыбы не уживал, но растерянность, скука, застенчивость помешали ему уличить этого чужого человека в присвоении несуществующего прошлого. Он вдруг почувствовал себя вертлявым и не в меру нарядным.

– Сколько раз, – продолжал Колдунов, с интересом разглядывая светлые панталоны Лика, – сколько раз за это время… Да, вспоминал, вспоминал! Где‐то, думаю, мой Саша… Жене о тебе рассказывал. Была когда‐то красивой женщиной. Ты чем же занимаешься?

– Я актер, – вздохнул Лик.

– Позволю себе нескромность, – конфиденциально сказал Колдунов. – В Соединенных Штатах имеется тайное общество, в котором слово «деньги» считается неприличным, а если нужно платить, так заворачивают доллар в туалетную бумагу. Правда, только богачи примыкают, беднякам некогда. Я вот к чему, – и, вопросительно кивая, Колдунов произвел пальцами вульгарный перебор: осязание деньжат.

– Увы, нет, – без всякой задней мысли воскликнул Лик. – Большую часть года я безработный, а в остальную часть – гроши!

– Знаем и понимаем, – усмехнулся Колдунов. – Во всяком случае… Да, во всяком случае, я хочу с тобой как‐нибудь поговорить об одном деле. Сможешь недурно заработать. Ты сейчас как – свободен?

– Видишь ли, – собственно, я еду на целый день в Бордигеру, автокаром, – а завтра…

– Очень напрасно. Сказал бы мне, у меня тут есть знакомый шофер, шикарная частная машина, я бы тебе всю Ривьеру показал. Шляпа, шляпа. Ну, чорт с тобой, провожу тебя до остановки.

– И я вообще скоро уезжаю совсем, – вставил Лик.

– А как твои… как тетя Тася? – рассеянно спросил Колдунов, когда они шли по людной улочке, спускающейся к набережной. – Так, так, – закивал он на ответ Лика, и вдруг что‐то виновато-безумное пробежало по его нехорошему лицу. – Послушай, Саша, – сказал он, невольно его толкая и близко оборачиваясь к нему на узком тротуаре, – для меня встреча с тобой – это знак. Это знак, что не все еще погибло, а я, признаться, на днях еще думал, что все погибло. Понимаешь, что я говорю?

– Ну, это у всякого бывают такие мысли, – сказал Лик.

Они вышли на набережную. Под пасмурным небом море было густое, граненое, и местами, вблизи парапета, там, где шлепнулась пена, темнелись лужи. Было пусто, только на скамейке сидела одинокая дама в штанах.

– Давай‐ка пять франчей, папирос тебе куплю на дорогу, – быстро проговорил Колдунов и, взяв монету, добавил другим, свободным тоном: – Смотри, вон там моя жёнка, займи ее, я сейчас вернусь.

Лик подошел к скамье, на которой сидела белокурая дама с раскрытой книжкой на коленях, и по актерской инерции сказал:

– Ваш муж сейчас вернется и забыл меня представить. Я его родственник.

В то же время его обдало прохладной пылью волны. Дама подняла на Лика голубые английские глаза, неторопливо закрыла красную книжку и безмолвно ушла.

– Просто шутка, – сказал запыхавшийся Колдунов, появляясь опять. – Вуаля. Беру себе несколько. Да, – моей, к сожалению, некогда глядеть на море. Слушай, я тебя умоляю, обещай мне, что мы еще свидимся. Помни знак! Завтра, послезавтра, когда хочешь. Обещай. Погоди, я тебе дам мой адресок.