Полное собрание рассказов

Большей частью такие назначения были опасны и связаны с неудобствами. Посреднические группы сбрасывали на парашютах в леса и горы, где они вели жизнь разбойников: зачастую голодали, постоянно сидели в грязи и все время пребывали настороже, готовые сменить место расположения при любом движении противника. Назначение, полученное майором Гордоном, было самым безопасным и самым терпимым. Городишко Бегой служил штаб-квартирой партизанского корпуса в Северной Хорватии. Располагался он в обширном (десять на двадцать миль[161]) районе так называемой «Освобожденной территории», начисто избавленном от необходимых путей сообщения. Немцы выводили войска из Греции и Далмации и заботились только о главных дорогах и пунктах снабжения. Теперь они больше не делали никаких попыток контролировать или патрулировать районы в глубине страны. Возле Бегоя имелось поле, на которое могли безопасно приземляться самолеты. Что они и проделывали летом 1944 года почти каждую неделю, прилетая из Бари[162] с партизанским начальством и скромным грузом снабжения. В этом районе обосновалась группа мужчин и женщин, называвших самих себя Президиумом Федеральной Республики Хорватия. Имелся даже министр изящных искусств. Крестьянам никто не мешал обрабатывать их землю, если не считать реквизиций в пользу политиков. Помимо британской военной миссии там же находилась вилла, год было полно невидимых русских, с полдюжины летчиков Королевских ВВС, надзиравших за посадочными площадками, и непостижимый врач-австралиец, которого год назад забросили в страну на парашюте с приказом обучать партизан полевой гигиене и который с тех пор бродил с ними повсюду, оказывая первую помощь. И еще там было сто восемь евреев.

С ними майор Гордон встретился на третий день по своем прибытии. Ему выделили небольшой деревенский домик в полумиле[163] от города, а к адъютантам приставили переводчика, который прожил несколько лет в Соединенных Штатах и изъяснялся на своеобразном английском. Человек этот, Бакич, служил в тайной полиции. В его обязанности входило не спускать глаз с майора Гордона и каждый вечер докладывать в местный штаб ОЗНА.[164] Предшественник майора Гордона предупредил его о склонностях переводчика, но майор отнесся к его словам скептически, поскольку с такими делами ему сталкиваться не приходилось. Еще в его распоряжении находились три вдовы-словенки, занимавшиеся домашним хозяйством. Они спали на чердаке и вели себя как охочая до работы и не ведающая устали прислуга.

На третий день после завтрака Бакич объявил майору Гордону:

— Тама явреи пришли.

— Какие евреи?

— Они уж два часа тута, а может, больше. Я велел ждать.

— Чего же они хотят?

— Явреи они. Как я понимаю, они всегда хотят чево-та. Они хотят видеть британского майора. Я велел ждать.

— Что ж, попросите их зайти.

— Они не смогут зайти. Как же, их боля сотни пришло.

Майор Гордон вышел из домика и увидел, что весь двор и тропку возле него заполонили толпы народа. Были среди них и дети, но у большинства вид был старческий, слишком дряхлый для родителей: условия жизни неестественным образом состарили их. Все в Бегое, за исключением крестьянок, ходили в тряпье, зато у партизан имелись полковые парикмахеры, а истрепанная в лохмотья форма придавала им некоторое достоинство. Евреи были нелепы в своих обносках буржуазной благовоспитанности. Национальное родство слабо проглядывало в них. Попадались в толпе и семиты, хотя большинство были светлыми, курносыми, с высокими скулами — потомки славянских племен, обращенных в иудейство задолго до того, как иудеи рассеялись по лицу земли. Вероятно, не многие из них ныне поклонялись Богу Израиля, как то делали их предки.

При появлении майора Гордона в толпе поднялся ропот. Потом вперед вышли трое, судя по всему, главные: моложавая женщина, выглядевшая получше остальных, и два морщинистых старика. Женщина спросила, не говорит ли он по-французски, и, когда майор Гордон кивнул, представила своих спутников: бакалейщика из Мостара и адвоката из Загреба — и себя, уроженку Вены, жену венгра-инженера.

Тут Бакич грубо перебил ее на сербскохорватском, и трое понуро и безнадежно умолкли. Переводчик пояснил майору Гордону:

— Я велел этим людям говорить по-славянски. Я буду переводить.

Женщина сказала:

— Я говорю только по-немецки и по-французски.

Майор Гордон решил:

— Будем говорить по-французски. Всех вас пригласить в дом я не могу. Вам троим лучше зайти, оставив остальных во дворе.

Бакич сердито свел брови. В толпе зашумели. Потом троица, пугливо кланяясь, переступила порог, тщательно вытирая обветшалую обувь, прежде чем ступить на шершавый дощатый пол дома.

— Бакич, вы мне не понадобитесь.

Шпик вышел и отвел душу на толпе, прогнав людей со двора на тропку.