Полное собрание рецензий

Эпилепсия, опять же. Чахотка. Уголовщина и политиканство. Сплетни. Художественное творчество.

Очень громко ссорились из-за денег.

Вообще – неряшливый такой трагизм.

Воробьи в стаде голубей. Презрительные белые вороны.

Автору – с высоты его роста – их повадки, ухватки, конфликты несколько смешны, это понятно.

Тем не менее он снисходит: исторические анекдоты отобраны добросовестно, разложены по почтовым адресам, рассказаны терпеливо.

Существенных ошибок почти нет. Так, разные мелочи. Скажем, насчет первой жены Достоевского: автор отчего-то решил, что она оставила себе фамилию прежнего мужа и была Исаева. Или вот про Людмилу Шелгунову сказано, что она «была подругой известного беллетриста А. Михайлова (Александра Шеллера), отправленного на сибирскую каторгу», – подругой была, и про каторгу верно, только Михайлов совсем не тот. Хотя, конечно, не все ли равно.

Впрочем, учитывая, что все персонажи этой книги некогда были живыми людьми, – может, и не все равно. По крайней мере, в двух случаях автор мог обойтись с ними повнимательней – и сам выглядел бы получше.

Вот, смотрите.

«Когда до Швейцарии дойдут известия о декабрьском мятеже в Петербурге, Анна Федоровна узнает, что присягнувшие Константину и ей солдаты требовали, обманутые своими офицерами, Конституцию – в уверенности, что выступают в защиту ее, Анны Федоровны, законной русской императрицы, супруги Константина».

Положим, это – про Константина с его Конституцией – не факт, а всего лишь каламбурный бонмо, приведенный не помню в чьих мемуарах. А факт – что Константин к 1825 году лет пять уже как был женат на некоей Иоанне Грудзинской (графине Лович). А с этой самой саксен-кобургской Анной состоял, наоборот, в разводе. В самом что ни на есть законном. Соответственно, никто ей не присягал и вообще весь этот декабрьский сыр-бор не имел к ней никакого отношения. Хотя, пожалуй, разгорелся бы как-нибудь по-другому, не распадись ее брак. Кусать локти – куда ни шло, но помышлять о каких-то правах (или шансах) на престол? Короче, сомнительно, что бедная женщина была такая дура, какой кажется под пером Михаила Шишкина.

Но, опять же, бог с ней. А вот с Екатериной Писаревой получилось действительно некрасиво. Безумную девочку товарищи по революционной борьбе продали – убедили ее, что это необходимо для дела свободы, – один из продавцов был ее возлюбленный – она согласилась, потом застрелилась, – нет повести печальнее на свете – как же она рассказана?

«Екатерина Гребницкая, сестра критика-нигилиста Писарева, также фиктивно вышедшая замуж студентка-медичка, будет работать наборщицей в эмигрантской типографии и, когда для выпуска революционного издания потребуются дополнительные средства, поступит в содержанки к состоятельному лицу. Покончит с собой в Женеве в 1875 году двадцати трех лет».

Даже удивительно: все правда, только дурен слог (разберитесь, попробуйте, кому потребовались средства; и разве Е. И. оставила университет? и при чем фиктивный брак?) – и сам собой пробивается оттенок клеветы.

Впрочем, если не ошибаюсь, это выписка из какого-то полицейского отчета (хотя кавычек нет).

Что поделать? Конь хоть и о четырех ногах, а и на него бывает проруха. В такой огромной компиляции нельзя совсем без верхоглядства – и кто же из нас не верхогляд?

Что же до слога – краевед не обязан быть стилистом, а для устранения разных неловкостей существуют редакторы.

Тут их было даже двое – две женские фамилии на последней странице. Дамы, вероятно, решили, что раз автор – тот самый Михаил Шишкин – художник слова и лауреат, – то трогать его текст было бы с их стороны бестактное невежество.

Но дело в том, что бывают писатели с поставленной, что называется, рукой.

А некоторые пользуются двумя стилями.

Или даже тремя: один для славы прижизненной, другой – для посмертной, а за обыкновенный гонорар пишут натурально.

Чтобы, значит, не амортизировать своего Страдивариуса почем зря.

И вот как выглядит эта натуральная манера – без протезов, без косметических подтяжек. Выпишем сколько-нибудь фраз, выбирая покороче.