Что было весьма пріятно въ нашихъ отношеніяхъ это, что мы называли другъ друга не уменьшительно: Николенька, Петруша, а Николай, Петръ. Бульваръ былъ полонъ народа, солнышко ярко и весело играло на всемъ — на чистыхъ сапогахъ прогуливавшихся господъ, на атласныхъ шляпкахъ барынь, на эполетахъ военныхъ; даже одна пуговица оборваннаго солдата, который прошелъ съ узломъ мимо насъ, блест
ла, какъ золото. По расчищенному песку, на которомъ зам тны были полукруглые сл ды метлы, кое-гд стеклушко или песчинка бл ст ли, какъ брильянты. Иные гуляли тихими шагами и съ палками съ набалдашниками — руки назадъ; другіе, размахивая руками, стороной, какъ будто сп шили куда-нибудь, но тоже ходили взадъ и впередъ. Съ перваго взгляда поражала только пестрота и блескъ, но ч мъ дальше подвигался впередъ, изъ общей пестроты выдвигались шляпки, эполеты или длинные сертуки. Вс лица этой панорамы чрезвычайно хороши были издали, но ч мъ ближе подвигались, т мъ меньше нравились. Или большой носъ изъ-подъ желтой шляпки, или равнодушный взглядъ, брошенный на насъ сертукомъ, или глупый несимпатическій см хъ и говоръ остановившихся эполетъ и сертуковъ сейчасъ разочарововалъ, и опять я напряженно смотр лъ впередъ въ сливающуюся пеструю толпу, какъ будто ожидая и ища чего-то.За 100 шаговъ изъ-за разнообразныхъ фигуръ толпившихся по бульвару узналъ я Ивиныхъ съ гувернеромъ. «Посмотри, папа», сказалъ я вн
себя отъ радости и желая под литься ею съ к мъ-нибудь: «вонъ Ивины». Папа принялъ это изв стіе очень хладнокровно, потому что въ это самое время, улыбаясь, раскланивался съ какою-то барыней, Володя же спросилъ: «гд ?» — «Вонъ, за этимъ полковникомъ съ дамой — видишь трое съ бобровыми воротниками». — «Что ты тамъ видишь, — тамъ пряничникъ». — «Ахъ, Боже мой», сказалъ я съ нетерп ніемъ, не понимая, какъ можетъ онъ не чувствовать, что они идутъ: «направо отъ пряничника». Сомн ніе скоро стало невозможно, потому что мы были въ 20 шагахъ другъ от друга и улыбались уже отъ взаимной радости, не позволяя себ однако прибавить шагу, чтобы скор е сойдтись. Это удивительно, какой хорошенькой мальчикъ былъ Петруша, какъ шелъ къ нему бобровый воротникъ коричневой бекеши! какъ красиво, немного набокъ, держалась черная фуражичка на его русыхъ длинныхъ волосахъ. А вся фигура и раскрасн вшееся отъ св жаго воздуха, покрытое д тскимъ пушкомъ, лицо, какъ были хороши! Я р шительно былъ нынче влюбленъ въ Петра.(Какъ я уже сказалъ, я любилъ ихъ обоихъ, но никогда вм
ст , а днями: н сколько времени одного, потомъ другого.) Отчего я не говорилъ ни Петруш , ни брату, никому, что я такъ любилъ его? Не знаю. Должно быть меня не поняли бы; ежели бы я и попробовалъ передать свое чувство, приняли бы это за простую обыкновенную привязанность, но мн этаго не хот лось, и, должно быть предчувствуя, что меня не поймутъ, я глубоко таилъ это сладкое чувство. Впрочемъ, надо зам тить, что тогда я никакъ бы не сказалъ, что меня не понимаютъ, напротивъ, мн казалось, что я не понимаю чувствъ Петруши, и всячески старался постигнуть вс его мысли. Отчего не могъ я выговорить слова любви, когда сильно было во мн это чувство, и отчего я посл , когда уже пересталъ такъ сильно чувствовать, пересталъ и стыдиться признаваться въ любви?Недолго поговорили мы съ Ивиными и пошли дальше, но они об
щались быть вечеромъ. Пройдя Тверскую площадь, папа повернулъ на Тверскую и зашелъ въ кондитерскую, чтобы взять къ вечеру конфектъ и угостить насъ. Великол піе м ста, въ которое мы взошли, крайне поразило меня, т мъ бол е, что не ожидалъ увидать ничего, кром сладкихъ пирожковъ и карамелекъ, а противъ чаянія моего, удивленнымъ взорамъ моимъ представился ц лый міръ роскоши. Въ середин комнаты стоялъ стулъ не стулъ, столъ не столъ, шифоньерка не шифоньерка, а что-то странное, круглое, покрытое совершенно пирожками вс хъ цв товъ, форматовъ. Но это зр лище не могло исключительно привлечь моего вниманія, потому что окошки изъ ц льныхъ стеколъ, шкапы съ стеклами, конторки съ стеклами, кругомъ всей комнаты, которые вс были уставлены уже не только пирожками — что пирожки? — но конфектами, бутылочками, сюрпризами, корнетами, коробочками такихъ прекрасныхъ цв товъ, что и ихъ хот лось отв дать. Блескъ золотыхъ каемокъ, драпри, разноцв тныя бумаги со вс хъ сторонъ притягивали мои взоры. Около одного шкапа сид ла хорошенькая барыня, чудесно од тая, въ шелковомъ плать и съ воротничками такими же точно, какъ у maman, и читала Французской романъ. Все это сильно поразило меня, я не зналъ, на что смотр ть, и можно ли мн ступать по ковру запыленными сапогами, нужно ли благодарить эту барыню, ежели она хозяйка, за то, что она это все такъ устроила и позволила намъ взойдти.