Полное собрание сочинений. Том 1

Неумение объяснить капитализм и предпочтение утопий изучению и выяснению действительности ведёт к тому, что отрицается значение и сила капитализма. Это – точно какой-то безнадёжно больной, которому неоткуда почерпнуть сил для развития. И мы внесём в положение этого больного ничтожное, почти неощутимое улучшение, если скажем, что он может развиваться на счёт производства «средств производства для средств производства». Ведь для этого нужно развитие техники капитализма[48], а «мы видим», что именно этого-то развития и нет. Для этого нужно, чтобы капитализм охватил всю страну, а мы видим, что «до повсеместного развития капитализма дело дойти никак не может».

Наоборот, если мы примем 2-ую схему, нам уже ни развитие капитализма, ни обеднение народа не покажется случайностью. Это – необходимые спутники роста товарного хозяйства, основанного на разделении общественного труда. Вопрос о рынке устраняется совершенно, потому что рынок есть не что иное, как выражение этого разделения труда и товарного производства. Развитие капитализма представляется уже не только возможным [что в лучшем случае[49] мог бы доказать референт], но и необходимым, потому что прогресс техники, раз уже общественное хозяйство основано на разделении труда и товарной форме продукта, не может не вести к усилению и углублению капитализма.

Спрашивается теперь, почему же следует принять именно второе воззрение? в чём критерий его правильности?

В фактах современной русской экономической действительности.

Центром тяжести в 2-ой схеме является переход от товарного хозяйства к капиталистическому, разложение товаропроизводителей на капиталистов и пролетариат. И если мы обратимся к явлениям современного общественного хозяйства России, то увидим, что главное место занимает именно разложение

наших мелких производителей. Возьмём ли мы крестьян-земледельцев – окажется, что, с одной стороны, крестьяне массами забрасывают землю, теряют хозяйственную самостоятельность, обращаются в пролетариев, с другой стороны, крестьяне расширяют постоянно запашки и переходят к улучшенной культуре. С одной стороны, крестьяне теряют земледельческий инвентарь (живой и мёртвый), – с другой стороны, крестьяне заводят улучшенный инвентарь, начинают приобретать машины и т. п. [Ср. В. В. «Прогрессивные течения в крестьянском хозяйстве».] С одной стороны, крестьяне бросают землю, продают наделы, сдают их в аренду, – с другой стороны, крестьяне же арендуют наделы и с жадностью покупают частновладельческие земли. Всё это – общеизвестные, давным-давно установленные факты[50], единственное

объяснение которых заключается в законах товарного хозяйства, разлагающего и наше «общинное» крестьянство на буржуазию и пролетариат. Возьмём мы кустарей, – окажется, что в пореформенную эпоху не только возникали новые промыслы и развивались быстрее старые [это явление – результат только что указанного разложения земледельческого крестьянства, результат прогрессирующего общественного разделения труда[51]], но кроме того, масса кустарей всё более и более беднела, впадала в нищету и теряла хозяйственную самостоятельность, тогда как незначительное меньшинство обогащалось на счёт этой массы, скапливало огромные капиталы, превращалось в скупщиков, забиравших в свои руки сбыт и организовавших в конце концов, в громадном большинстве наших кустарных промыслов, совершенно уже капиталистическую домашнюю систему крупного производства.

Наличность этих двух полярных течений в среде наших мелких производителей наглядно показывает, что капитализм и обеднение массы не только не исключают, а, напротив, взаимно обусловливают друг друга, – и неопровержимо доказывает, что капитализм уже в настоящее время является основным фоном хозяйственной жизни России.

Вот почему не будет парадоксом сказать, что разрешение «вопроса о рынках» лежит именно в факте разложения крестьянства.

Нельзя не заметить также, что в самой уже (ходячей) постановке пресловутого «вопроса о рынках» скрывается ряд нелепостей. Обычная формулировка (см. § I) прямо уже построена на невероятнейших предположениях, – будто хозяйственные порядки общества могут созидаться или уничтожаться по воле какой-нибудь группы лиц, – «интеллигенции» или «правительства» (потому что иначе нельзя бы и спрашивать так: «может» ли развиться капитализм? «должна» ли Россия пройти через капитализм? «следует» ли сохранить общину? и т. п.), – будто капитализм исключает обеднение народа, – будто рынок есть нечто отдельное и независимое от капитализма, какое-то особое условие его развития.

Не исправив этих нелепостей, невозможно разрешить вопроса.