Полное собрание сочинений. Том 16. Июнь 1907 — март 1908

Наконец, в актив народникам-интеллигентам надо поставить безусловно то, что они в противоположность Бобринским и Кутлерам понимают обман народа в 1861 г., называют пресловутую реформу не великой, а «проводимой в интересах помещиков» (Караваев, 1193). Действительность – справедливо говорил г. Караваев о пореформенной эпохе – «превзошла самые мрачные предсказания» тех, кто в 1861 г. отстаивал интересы крестьянства.

По вопросу о крестьянской собственности на землю г. Караваев прямо противопоставил правительственным заботам о ней вопрос крестьянам: «Господа крестьяне-депутаты, вы – представители народа. Ваша жизнь есть крестьянская жизнь, ваше сознание есть его сознание. Когда вы уезжали, жаловались ли ваши избиратели на то, что у них нет уверенности в земельном владении? Ставили ли первой вашей задачей в Думе, первым вашим требованием: «Смотрите, укрепите землю в частную собственность, иначе вы не исполните нашего наказа». Нет, вы скажете, этого наказа нам не давали» (1185).

Крестьяне не опровергли этого заявления, а подтвердили его всем содержанием своих речей. И это не потому, конечно, что русский крестьянин есть «общинник», «антисобственник», а потому, что экономические условия диктуют ему теперь задачу уничтожения всех старых форм землевладения для создания нового хозяйства.

В пассив народникам-интеллигентам надо поставить их широковещательные рассуждения о «нормах» крестьянского землевладения. «Я думаю, всякий согласится, что для того, чтобы правильно решить земельный вопрос, – заявлял г. Караваев, – необходимы следующие данные: прежде всего норма земли, необходимая для существования, потребительная, и для исчерпания всего количества труда – трудовая. Необходимо точно знать количество земли, имеющееся у крестьян, – это даст возможность сосчитать, сколько земли недостает. Затем, нужно знать, сколько же земли можно дать?» (1186).

Мы решительно не соглашаемся с этим мнением. И мы утверждаем на основании заявлений крестьян в Думе, что тут есть элемент интеллигентского бюрократизма, чуждый крестьянам. Крестьяне не говорят о «нормах». Нормы, это – бюрократическое измышление, отрыжка проклятой памяти крепостнической реформы 1861 года. Крестьяне, руководимые верным классовым чутьем, центр тяжести переносят на уничтожение помещичьего землевладения, а не на «нормы». Не в том дело, сколько земли «надо». «Другого земного шара не создадите», как бесподобно выразился вышеупомянутый беспартийный крестьянин. Дело в том, чтобы уничтожить давящие

крепостнические латифундии, которые заслуживают уничтожения даже в том случае, если «нормы» окажутся независимо от того достигнутыми. У интеллигента-народника дело сбивается на то, что если «норма» достигнута, то, пожалуй бы, и не трогать помещиков. У крестьян не тот ход мысли: «крестьяне, сбросьте их» (помещиков) – говорил крестьянин Пьяных (с.-р.) во II Думе (16 заседание, 26 марта 1907 г., с. 1101). Не потому надо сбросить помещиков, что «нормы» не выходят, а потому, что не хочет земледелец-хозяин таскать на себе ослов и пиявок. То и другое рассуждение – «две большие разницы».

Не говоря о нормах, крестьянин с замечательным практическим чутьем «берет быка за рога». Вопрос в том, кто их будет устанавливать? Священник Поярков в I Думе великолепно выразил это. «Предполагается установить норму земли на человека, – сказал он. – Кто будет устанавливать эту норму? Если сами крестьяне, то, конечно, они себя не обидят, но если вместе с крестьянами будут устанавливать норму и землевладельцы, то еще вопрос, кто одолеет при выработке нормы» (12 заседание, 19 мая 1906 г., стр. 488).

Это не в бровь, а в глаз всей болтовне о нормах.

У кадетов это не болтовня, а прямое предательство мужиков помещикам. И добродушный деревенский священник, г. Поярков, видавший, очевидно, либеральных помещиков на деле, у себя в деревне, инстинктивно схватил, где тут фальшь.

«Затем боятся, – говорил тот же Поярков, – что будет много чиновников! Крестьяне сами распределят земли!» (488–489). Вот в чем гвоздь вопроса. «Нормы» действительно отдают чиновничеством. У крестьян иное: распределим сами на местах. Отсюда идея местных земельных комитетов, выражающая правильные интересы крестьянства в революции и законно возбуждающая ненависть либеральных негодяев[124]. Государству, при таком

плане национализации, остается только определение того, какая земля может служить переселенческим фондом, или требовать особого вмешательства («леса и воды, имеющие общегосударственное значение», как говорит теперешняя наша программа), т. е. остается только то, что далее «муниципалисты» считают необходимым передать в ведение «демократического государства» (надо было сказать: республики).