Полное собрание сочинений. Том 6.

— Дурно говоришь, баба, дурно, крикнулъ дядя Ерошка. Отчего не отдать? Разв онъ солдатъ какой, что не отдадутъ? Чмъ не казакъ? Молодецъ казакъ; я его люблю, прибавилъ онъ, указывая на Кирку, который нагнувъ голову разрзывалъ рыбу и какъ будто не слушалъ разговора матери съ дядей. —

— Да я Догадихиной эсаулих одно слово на праздникъ сказала, такъ она мн т`o отвтила, что я вкъ не забуду, возразила старуха. Люди гордые. Съ какими я глазами теперь пойду къ эсаулу сватать. Я женщина бдная, глупая, я и словъ тхъ не знаю. —

— Что не пьешь, дядя, сказалъ Кирка, подавая ему чапурку. — Дядя выпилъ.

— Что эсаулъ! продолжалъ онъ несмотря на то, что старуха въ это время вышла изъ избы. — Все тотъ-же казакъ. Двка захочетъ, такъ будь она енеральская дочь, такъ будетъ моя, какъ я захочу. А ты дуракъ, дуракъ, швинъя

(это тоже, какъ и карга, была одна изъ поговорокъ дяди Ерошки). Что ты съ двкой то ничего не говоришь? обратился онъ къ Кирк.

— Да что, дядя, отвчалъ молодой казакъ, безпрестанно закусывая губу и то опуская, то поднимая глаза, я не знаю, какъ съ собой быть. Вотъ годъ скоро, что это надо мной сдлалось. Прежде я все и шутилъ, и говорилъ и псни игралъ съ двками, а теперь какъ шальной какой сдлался. Такъ вотъ кто-то мн въ уши все говоритъ: поди ты къ Марьян, скажи вотъ то и то — скажи. А подойду, особенно какъ при другихъ, такъ заробю, заробю и конецъ. Все думаю, что по моей бдности люди смяться станутъ. Въ прошломъ году въ самую рзку виноградную мы съ ней смялись, что пойдешь, молъ, замужъ? Пойду, и тамъ еще наши шутки были; а теперь вовсе какъ будто чужая. Такой стыдъ напалъ. И что это такое, дядя? я не знаю. Или что я боюсь, не пойдетъ она за меня, или что богатые они люди, а я вотъ съ матушкой такъ въ бдности живу, или ужъ это болзнь такая. Только совсмъ я не въ настоящемъ разсудк себя чувствую. — Ни къ чему то у меня охоты не стало, и силы ужъ у меня той не стало, только объ двкахъ думаю, все больше объ нянюк Марьянк, а пойду, — во рту пересохнетъ, ничего сказать не могу. Чертовское навожденіе какое-то, право! заключилъ Кирка съ жестомъ отчаянія и чуть не со слезами въ голос.

— Вишь какъ тебя забрало, сказалъ старикъ, смясь. Дуракъ, дуракъ, швинья, Кирка, дуракъ, повторялъ онъ, смясь.

Кирка слегка засмялся тоже. Ну, а какъ ты полагаешь, дядя, спросилъ онъ: они отдадутъ двку? —

7) — Дуракъ, дуракъ Кирка! отвчалъ старикъ, передразнивая молодого казака. Не тотъ я былъ казакъ въ твои годы. Отдастъ ли Есаулъ двку? Теб чего надо? Ты двку хочешь? такъ на что теб старика спрашивать, ты двку спрашивай. Дядя Ерошка въ твоихъ годахъ былъ, такъ стариковъ не спрашивалъ, а глянулъ на какую двку, та и моя. — Выйду на площадь въ праздникъ, въ серебр весь, какъ князь какой, куплю п'oлу цлую закусокъ двкамъ, брошу. Казакамъ чихирю выставлю, заиграю псню. Значитъ гуляю. Какую выберу кралю, либо въ сады побгу за ней, либо корову ее загоню, чтобы она искать пришла. — А я тутъ. Мамушка, душенька! Люблю тебя, изсыхаю, что хочешь для тебя сдлаю, женюсь на теб. Ну и моя. А то прямо ночью окошко подниму, да и влзу. Такъ люди длаютъ, а не то что какъ теперь ребята, только и забавы знаютъ, что смя грызутъ, да шелуху плюютъ, презрительно заключилъ старикъ. —

Кирка, опершись обими руками на столъ, не опускалъ глазъ съ оживленнаго краснаго лица старика и, казалось, съ наслажденіемъ слушалъ его рчи. —

— Хочешь, чтобъ двки любили, такъ будь молодецъ, шутникъ, а то вотъ и ходишь какъ ты, нелюбимой какой-то. А кажись бы теб ли душенекъ не любить. Ни кривоногой, ни чахлой, ни рыжій, ни что. Эхъ, будь мн твои годы, за мной бы вс двки въ станиц бгали. Да только захочу, такъ теперь полюбитъ.

Кирка радостно посмивался. — Да что, дядя, вдь мн кром Марьянки, Богъ съ ними со всми съ двками-то. Ужъ у насъ такъ въ пород, никого двушниковъ нту. —