Полное собрание сочинений. Том 6.

<Здѣсь въ первый разъ я видѣлъ все лицо Марьяны, и не жалѣлъ, потому что не разочаровался; она еще лучше, чѣмъ я воображалъ ее. Строгій кавказской профиль, умное и прелестное выраженіе рта и такая чудная спокойная грація во всемъ очеркѣ. Она одна ихъ тѣхъ женщинъ, которыхъ я называю царицами. Что то повелительно прекрасное. Прекрасное въ спокойствіи. Каждое движеніе лица возбуждаетъ радость. Женщины эти возбуждаютъ радостное удивленіе и покорность, внушаютъ уваженіе. Мнѣ было неловко, я чувствовалъ, что внушаю любопытство и страхъ дѣвкамъ тоже, но Д[ампіони] какъ будто не замѣчалъ этаго; онъ говорилъ объ томъ, какъ онъ задастъ балъ теперь, какъ М[арьяна] должна балъ задать и т. д.> Я побылъ немного и ушелъ. — Съ тѣхъ поръ однако, долженъ признаться, я смотрю на Марьяну иными глазами. Представь себѣ: каждый день я сижу утромъ у себя на крылечкѣ и вижу передъ собой эту женщину. Она высока ростомъ, необыкновенно хороша, такъ хороша, какъ только бываютъ хороши гребенскiя женщины. Она работаетъ на дворѣ. Она лѣпить кизяки на заборъ и я слѣжу за всѣми ея движеньями. На ней обыкновенно платокъ на головѣ и шеѣ и одна розовая ситцевая рубаха, обтянутая сзади и собранная спереди, съ широкими рукавами и азiатской ожерелкой и разрѣзомъ по серединѣ груди. Босыя маленькiя ножки ея съ горбомъ на ступени становятся сильно, твердо, не перемѣняя формы. Мощныя плечи ея и твердая грудь содрагаются при каждомъ движеньи, выгнутый станъ сгибается свободно. Шея у нея нѣжная, прелестная. Она чувствуетъ на себѣ мой взглядъ, и это смущаетъ ее, я чувствую; и я смотрю на нее, не отрываясь, и радуюсь. — Никакихъ отношенiй между мною и ею быть не можетъ; ни такихъ, какъ Д[ампiони] съ Устинькой, ни такихъ, какъ Кирка съ нею, я не влюблюсь въ нее; но неужели мнѣ запрещено любоваться на красоту женщины, какъ я любуюсь на красоту горъ и неба? — По всему, что я говорилъ съ ней, она не глупа, знаетъ свою красоту, гордится ей и любитъ нравиться, мое вниманiе доставляетъ ей удовольствiе. Съ тѣхъ поръ какъ я далъ деньги Киркѣ, я замѣчаю, что хозяинъ сталъ со мной любезнѣе и приглашаетъ къ себѣ и приглашалъ идти съ нимъ въ сады на работы. Я былъ у нихъ разъ, старуха, такая злая, какъ мнѣ казалось, — добрая баба и любитъ свою дочь безъ памяти. Хорунжiй самъ — политикъ, корыстолюбецъ, но гордящiйся казачествомъ, изъ чего выходить странное смѣшенiе. Однако по правдѣ сказать, я былъ разъ [?] у хозяевъ, Хорунжаго не было, старуха угащивала меня каймакомъ. Марьяна сидѣла подлѣ, грызя сѣмя. Мать велѣла ей сидѣть тутъ, чтобъ меня занимать, и при ней говорила про то, что ее замужъ отдаетъ и жалѣетъ, мальчишка дико смотрѣлъ на меня. Потомъ мать ушла; я спросилъ М[арьяну], хочетъ ли она замужъ. Она покраснѣла и посмотрѣла на меня своими заблестѣвшими глазами. Я позавидовалъ Киркѣ. Я хочу не ходить къ Хорунжему. Она слишкомъ хороша, она... Ничего, ничего, молчанiе! 

* № 5.

КАЗАКИ 

Глава I.

Въ Гребенской станицѣ былъ праздникъ. Кромѣ казаковъ, бывшихъ въ походѣ, или на кордонахъ весь народъ проводиль день на улицѣ. —

Собравшись кучками, сѣдые, бородатые, съ загорѣлыми и строгими лицами старики, опираясь на посошки, стояли и сидѣли около станичного правленiя, или на завалинахъ хатъ, грѣясь на весеннемъ солнышкѣ и спокойно-мѣрными голосами бесѣдовали о старинѣ, объ общественныхъ дѣлахъ, объ урожаяхъ и о молодыхъ ребятахъ. Проходя мимо стариковъ, бабы пріостанавливались и низко кланялись, молодые казаки почтительно уменьшали шагъ и снимали попахи. Старики замолкали, строго насупивъ брови, — осматривали проходящихъ и, медленно наклоняя голову, тоже всѣ приподнимали шапки. —

Старыя казачки сидѣли по крылечкамъ хатъ, или выглядывая въ окошечки, молодыя бабы и дѣвки въ яркоцветныхъ атласныхъ бешметахъ съ золотыми и серебряными монистами и въ бѣлыхъ платкахъ, обвязывавшихъ все лицо до самыхъ глазъ, расположившись въ тѣни отъ косыхъ лучей солнца на землѣ передъ хатами, на бревнахъ у заборовъ, грызя сѣмя, громко смѣялись и болтали. Нѣкоторыя держали на рукахъ грудныхъ дѣтей и, разстегивая бешметъ, кормили ихъ, или заставляли ползать вокругъ себя по пыльной дорогѣ.

Мальчишки и дѣвчонки на площади и у станичныхъ воротъ съ пискомъ и крикомъ играли въ мячъ; другіе, подражая большимъ, водили хороводы и тоненькими несмѣлыми голосами пищали пѣсни.

Льготные, писаря и вернувшіеся домой строевые казаки, молодые парни въ нарядныхъ черкескахъ, обшитыхъ галунами, сцѣпившись рука съ рукой, ходили по улицамъ, останавливаясь то подлѣ однаго, то подлѣ другаго кружка казачекъ, молодецки подкидывая головой попаху, оправляя кинжалъ и заигрывая.