Полное собрание сочинений. Том 83

³ В ответном письме от 24 июня С. А. Толстая писала: «Твои бессонницы и унылое расположение духа не от того, что ты уехал, а вспомни, то же самое было дома. А теперь по крайней мере есть причина быть унылым, ты нас не видишь, а дома та же тоска была без причины. Всё это обойдется, как только ты вольешь в себя известное число ведер хорошего кумыса; но нашел ли ты его наконец, вот что меня со вчерашнего дня страшно мучает. Конечно, если б твоя тоска стала продолжаться и дошла бы до высшей степени, то и кумыс пользы не принесет. Я тебе говорила, что лучше бы всего было мне ехать с тобой. Сегодня, как подумаю о том, что ты уныл, почувствую такой прилив нежности к тебе, и так мне кажется, что я бы тебя и утешила, и устроила, и развеселила. Но ведь я ничего не могла этого сделать, когда ты был тут, а только сама заражалась твоим унынием. Если ты занимаешься Греками, то брось их. Наверно это на тебя больше всего действует. Брось, пожалуйста, верь Урусову, верь Фету, верь моей глупой голове и любящей душе, что эти занятия тебе вредны» (не опубликовано).

⁴ См. описание этой тоски в письме Толстого от 4 сентября 1869 г., № 82.

⁵ Из них в Памятной книжке Самарской губернии 1874 г. значатся: 1) первое кумысо-лечебное заведение, основанное доктором Постниковым в 1858 году — в 6 верстах от города; 2) дача и кумыс Аннаева — в 3 верстах; 3) дача и кумыс Журавлева в 10 верстах по Красноярской дороге.

89.

1871 г. Июня 15. Каралык.

Пишу тебѣ нѣсколько словъ, потому что усталъ и нездоровится. Усталъ я потому, что только что проѣхалъ послѣднія 130 верстъ до Каралыка. Башкирцы мои всѣ меня узнали¹ и приняли радостно; но, судя потому, что я увидалъ съ вечера, у нихъ совсѣмъ не такъ хорошо, какъ было прежде. Землю у нихъ отрѣзали лучшую, они стали пахать, и бòльшая часть не выкочевываетъ изъ зимнихъ квартиръ. Я помѣстился, однако, въ кибиткѣ, купилъ собаку за 15 р[ублей] и сбираю[сь] съ терпѣніемъ выдержать свой искусъ, но ужасно трудно. Тоска, и вопросъ: за чѣмъ занесло меня сюда, прочь отъ тебя и дѣтей и найду ли я тебя и ихъ такими же, какими оставилъ. Впрочемъ, нынче усталъ и не въ духѣ. —

Каждую недѣлю надѣюсь получать извѣстія.

Прощай, душенька, обнимаю тебя.

Л.

15 Іюня.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 81. Письмо было получено в Ясной поляне С. А. Толстой 27 июня 1871 г.; она отвечала Толстому 28 июня.

¹ Толстой был в первый раз на Каралыке за девять лет до своей поездки 1871 года.

90.

1871 г: Июня 18. Каралык.

Пишу тебѣ четвертое¹ письмо, милый другъ, отъ тебя еще не получалъ и не могъ получить. Жду понедѣльника, когда посланный привезетъ письма изъ Самары. Пріятнаго ничего не могу написать тебѣ. Здоровье все не хорошо. Съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ сюда, каждый день въ 6 часовъ вечера начинается тоска, какъ лихорадка, тоска физическая, ощущеніе которой я не могу лучше передать, какъ то, что душа съ тѣломъ разстается. Душевной тоски по тебѣ я не позволяю подниматься. И никогда не думаю о тебѣ и дѣтяхъ, и оттого не позволяю себѣ думать, что всякую минуту готовъ думать, а стоитъ раздуматься, то сейчасъ уѣду. Состоянье свое я не понимаю: или я простудился въ кибиткѣ первыя холодныя ночи, или кумысъ мнѣ вреденъ; но въ 3 дня, кот[орые] я здѣсь, мнѣ хуже. Главное, слабость, тоска, хочется играть въ милашку и плакать, а ни съ Башкирами, ни съ Степой это неудобно.

Живемъ мы въ кибиткѣ, пьемъ кумысъ (Степа тоже, всѣ его угощаютъ); неудобства жизни привели бы въ ужасъ твое Кремлевское сердце: ни кроватей, ни посуды, ни бѣлаго хлѣба, ни ложекъ. Такъ что, глядя на насъ, ты бы легче переносила несчастія пережаренной индейки или недосоленаго кулича. Но неудобства эти нисколько не непріятны, и было бы очень весело, если бы я былъ здоровъ. А то я нагоняю тоску на Степу. И я вижу, ему скучно. Охота порядочная. Я разъ ходилъ и убилъ двухъ утокъ.

Тутъ живетъ, кромѣ насъ, человѣкъ 10 кумысниковъ всякаго сорта: товарищъ прокурора, адвокатъ, помѣщикъ, попы, купцы, и я нашелъ профессора Семинаріи греческаго языка и съ нимъ читалъ.² Я насчетъ себя рѣшилъ, что жду до того воскресенья, 27-го, и если не пройдетъ тоска и лихорадка, то поѣду домой.

Тутъ было холодно по ночамъ; но съ вчерашняго дня, 17, началась жара ужасная, и я нынче говорилъ Степѣ, который нылъ, что если запуститься, то можно придти въ отчаяніе отъ этой жары; главное, отъ мысли, что на сотни верстъ кругомъ не найдешь буквально ни однаго дерева, и что укрыться отъ солнца можно только въ кибитку, которая пропечена солнцемъ и въ кот[орой] мы сидимъ³ голые и то потѣемъ.