Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)

Состав книги КСЗ:

Из букета целого сирени (75)

Много есть людей (85)

Мы в аллеях светлых пролетали (74)

Вероятно, в жизни предыдущей (77)

Мой альбом, где страсть (87)

Цветов и песен благодатный хмель (76)

Застонал я от сна дурного (11)

Лишь черный бархат (84)

Пролетала золотая ночь (78)

Об озерах, о павлинах белых (88)

Однообразные мелькают (89)

Неожиданный и смелый (79)

Отвечай мне (93)

Дремала душа твоя (83)

В час моего ночного бреда (81)

Да, я знаю, я Вам не пара (82)

Я вырван был из жизни (80)

Храм твой, Господи, в небесах (86)

В этот мой благословенный вечер (90)

Луна восходит (перевод[38]

)

Еще не раз Вы вспомните (91)

Так долго сердце боролось (92)

Я говорил (98)

Езбекие (96)

Ты не могла (102)

Нежно небывалая отрада (103)

С протянутыми руками (106)

Ты пожалела, ты простила (112)

О тебе, о тебе, о тебе (104)

Не всегда чужда ты (101)

Неизгладимый, нет (107)

Временами, не справясь с тоскою (95)

На путях зеленых и земных (94)

Так вот платаны, пальмы (отрывок из трагедии «Отравленная туника», входит в 5 том наст. изд.)

Согласно свидетельству И. В. Одоевцевой, сам Гумилев отзывался об этих стихах достаточно уничижительно: «Я застрял в Париже надолго и так до Салоник и не добрался. <...> Ну и, конечно, влюбился. Без влюбленности у меня ведь никогда ничего не обходится. А тут я даже сильно влюбился. И писал ей стихи. Нет, я не могу, как Пушкин, сказать о себе: “Но я любя был глух и нем”. <...> А я как влюблюсь, так сразу и запою. Правда, скорее петухом, чем соловьем. Но кое-что из этой продукции бывает и удачно» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1989. С. 166). Достаточно сурово оценил КСЗ и Н. А. Оцуп, считавший ст-ния, вошедшие в книгу, неудачным подражанием Петрарке: «Здесь <...> видно, что автор не дилетант. Его добродушие, его юмор, его рыцарская нежность вызывают симпатию. Но читатель также замечает, что эти стихотворения однообразны, что Гумилев не выглядит тем всемогущим творцом, тем вдохновенным певцом, которым мы восхищались в его африканских или военных стихотворениях. Его похвалы той девушке, которая “еще не ведала любви”, патетичны, но, закрыв книгу, читатель больше не помнит об этой волшебнице, ибо поэт не раскрывает нам никаких именно ей свойственных черт» (Оцуп. С. 109). Более снисходителен к книге был С. К. Маковский, полагавший, что «стихи <...> искренни и отражают подлинную муку», но оговаривавшийся, что «неосторожно было бы приравнивать их к трагической исповеди», что они «часто небезупречны» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 96). Между тем, у молодых русских читателей 20–30-х гг. эти стихи пользовались несомненным успехом. Сохранились свидетельства того, что стихи КСЗ становились своеобразным любовным «кодом», как ранее, если использовать параллель Н. А. Оцупа, — стихи Петрарки (см.: Горелик Г. Е., Френкель В. Я. Матвей Петрович Бронштейн: 1906–1938. М., 1990. С. 27–28). «Это не отдельные стихотворения, а большая поэма одной несчастной любви», — писал Л. В. Горнунг, отмечая, что от этой «грустной и задумчивой» книги «разгорелось и померкло искупительное пламя “Огненного столпа”» (цит. по: Чет и нечет. М., 1925. С. 39–40). В наши дни некоторые из ст-ний КСЗ назвал «шедеврами “поздней” любовной и философской лирики Гумилева» А. И. Павловский (БП. С. 52); обстоятельное исследование книги содержится в работе К. Ичин: Циклус «Плава Звезда» Николаја Гумильова. Београд, 1997 (см. также рец.: Николаенко В. В. Письма о русской филологии. Письмо третье // Новое литературное обозрение. 1998. Т. 29. № 1. С. 355).